Голыми глазами (сборник)
Шрифт:
Садовник
Чем-то он походил на монаха, несущего послушание. И даже его просторная коричневатая роба вполне курортного, если вглядеться, покроя неуловимо смахивала на рясу – к полудню промокавшую на спине от пота.
Его выдающийся вперед подбородок в черной щетине и угрюмый лоб замышлялись, вероятно, для воина или матроса, да и вся плечистая фигура на коричневых мускулистых ногах наводила скорее на мысль об абордажах – я бы не удивился, узнав, что он просто отсиживается под скромным садовничьим
Другая прислуга весело накрывала и убирала столы, перешучивалась с постояльцами, даже кафельную палубу вокруг бассейна драила пританцовывая. Этот всегда молча возился с каким-нибудь цветком, поливал, растил, пересаживал, обирал и набивал в рогожный мешок сухую листву, брил газон, что-то подкапывал, подрезал и подправлял с семи утра до захода солнца – и только его трудами, казалось, держался весь этот цветущий уголок на каменистом клочке суши.
Он был тут как раскаявшийся робинзон, выброшенный товарищами посреди океана.
И даже когда небрежные пришельцы, пристраивая зонтик или волоча по газону лежак, вырывали черные проплешины в нежно-изумрудном руне заботливо возделанной лужайки, он не выказывал тени досады, но приносил откуда-то и закладывал рану кусочком дерна и поливал особенно тщательно, чтоб лучше прижилось.
На четвертый или пятый день я стал кивать ему, если встречался глазами – что случалось нечасто, ибо садовник почти не отводил глаз от земли и своих растений. И получал в ответ еле заметную улыбку, на секунду высвечивавшую лицо между выдающимся вперед пиратским подбородком и разбойничьим лбом.
На сей раз капитан яхты оказался без косички. Это был довольно плотный и толстоногий молодой турок приятного вида. Зато он, пустив магнитофон на всю катушку и закрепив штурвал, выскакивал из рубки на палубу, обматывал чресла шелковым платком и в паре со своим рослым, как Тарзан, матросом отплясывал на полном ходу танец живота под хлопки и ликование пассажиров.
Сглаженные ветром отверстые берега, точно изваянные Генри Муром.
Город Кемер
Туристический рай, сплошь из меченных звездочками отелей, баров и ресторанов в разноцветных зонтиках, мраморных мостовых и сверкающих витринным стеклом золотых, кожевенных, ковровых, антикварных и галантерейных лавок.
У него вид вывернутого прилавками наружу большого парижского супермаркета, вроде «Галери Лафайет».
Перед входами зазывалы пьют чай за маленькими круглыми столиками и хватают из толпы за смуглые руки полуголых отдыхающих.
В барах орет музыка, пьют, веселятся и танцуют до четырех утра.
Утром камень мостовых поливают из шланга. Редкие проснувшиеся туристы ковыряют свой завтрак на открытых террасах
Зимой наступает мертвый сезон. Продавцы, официанты, гостиничные портье исчезают вместе с туристами. Витрины забраны железными шторами. Ветер гоняет пыльные обрывки бумаги. В пустых улицах изредка маячат одинокие сторожа. И стаи наплодившихся за лето голодных собак с лаем носятся по мрамору обезлюдевших тротуаров.
Турецкие автобусы мяукают, когда хотят проложить себе путь.
Тут и там в городских кварталах и придорожных поселках понатыканы типовые железобетонные мечети. Их тонкие минареты увешаны серебристыми колокольцами репродукторов, разносящих окрест призывы муэдзинов.
На руинах Памфилии, на мозаичных полах римских бань и в поросших жесткой травой обнаженных колоннадах, пасутся козы. Их стережет турецкая баба в белом платке, занятая плетением кружевной салфетки. Лохматый черный козел улегся в пустующей нише какого-то бога и блеет, тряся длинной, в репейниках, прозрачной бородой.
Осколок мозаики, попавший в сандалию, напоминает о краткости отпущенной нам вечности.
Турецкие каникулы. Впечатление
Вид с балкона (при четырех освещениях)
Слева и справа.
Горы умело расставлены планами, горбами позади горбов. Ближние – зеленые и выпуклые.
Далее все более плоские и голубые.
До самых далеких, вырезанных из мутного серого картона.
Плоеная синева моря.
Занавесь балконной двери замирает, обвиснув.
Потяжелев в красноватых вечерних лучах.
Пропитавшись вязким соком заката.
Вот и дальний петух сзывает кур к вечернему намазу.
Вой муэдзинов мешается с воплями дискотеки.
Над морем плавает подтаявшая с нижнего края, водянистая, забытая кем-то в небе луна.
Яхт-клуб в Мармарисе
Мачты, веревки, раздуваемые ветром флажки.
Скользкие доски серфингов.
Беременные воздухом паруса с большими синими номерами.
Все колеблется, и трепещет, и отражается радостными изломанными полосами в серо-голубой воде.
Стайка воробьев сопровождает продавца кукурузы, колесящего целый день вдоль пляжей со своей металлической тележкой.
«Маис! Маис!..»
Белые поплавки яхт по всей лагуне.