Гончарный круг

Ионов Владимир

— Ну, дак чего у вас тама?

— Да ничего особенного. Со стариком чего-то неважно. Не идет у него ничего сегодня.

— Дак, милый мой, ему уж не семнадцать. Где вы раньше-то были?

— Где-то в другом месте…

— Небось, другова такова же у могилы догоняли?

— И это было… А ты чего-то злой сегодня, дядя Макар.

— Да это разве злой? Глядеть, говорю, вам надо. Это как у его на кругу: рано толкнешь — на бок свезешь, поздно толкнешь — токо смажешь. В середку надо! А середка-то у его, где теперича? Две копешки на вилы надел — и на полку.

А летошний год мы с ним два сенника двумя днями кончили.

— Вчера он отличную партию сделал.

— Опять, вишь, вчера! А сегодня и не пойдет, дак что ты с ним сделаешь? И не спросишь больно-то — восемьдесят годков мужику скоро. Другие стоко-то и не живут даже…

Денис не ответил. Что тут скажешь? Действительно, самое лучшее — попасть в «середку». А когда она наступает у мастера? Кто может точно определить грань между «еще рано» и «уже поздно»?

У дома Михаила Лукича уже стоял газик председателя, и народу у палисада заметно уменьшилось. Осталась только ребятня на траве да дед Александр дымился цигаркой на завалинке.

— Вона баррикада-то дымит теперича, — продолжал Макар свой разговор. — Глухомань. Ведро на башку надень — не услышит. А поди-ко, в парнях на беседу ходил! Конский хвост, бывало, на полено натянет — и чище купленной балалайки музыка. А «коньки» резал, бывало? Или ветряк соберет! Уж каких токо фигур не выдумывал — и солдаты-то, и звери всякие. Целую беседу, бывало, соберет на ветряке, и все как живые! Ничего уж не осталось. Ребятня вон теперича одних самолетов насажала на ветряки. У их одно развлечение… Эй! Взорвешься, гляди, все куришь-то! Нос-от опалил, гляди! — Макар легонько толкнул деда в плечо, тот дернулся, поприхлопывал махорочные искры на коленях, приподнял рыжие от табачного дыма брови, закивал:

— Да, да, да, да!

— И вся евонная музыка теперича. Жук, уж, а не человек. Токо што вот искру сам еще гасит. А ведь Михайлов одногодок… — Макар махнул рукой, пошел в дом.

— Денис, как ты смотришь, председатель предлагает взять в кадр дипломы Михаила Лукича, — громко заговорил Василий, и Денис догадался, что тут был какой-то разговор, который оборвался с его приходом.

— А где они? — спросил он, оглядев только кухню.

— Сейчас доставлю те, что в конторе, — сказал Василий.

— В принципе можно… Но не торопитесь. — Денис понял и содержание прерванного разговора. Ах, Вася! Значит, не успокоился?

— А я вот мимо ехал — завернул посмотреть, что тут у меня делается, — сказал Леонид Константинович. — Интересная у вас техника…

— Как везде.

— Да, техника! — вздохнул председатель. — Освободитесь вечером — прошу ко мне или лучше даже к Митричу. Николай Иванович обещал приехать, поглядеть. Звонил, интересовался, как у вас дела. Я сказал, что порядок.

— Спасибо. Вы правильно сказали.

— Тогда до вечера?

— Вы знаете… Я не знаю, когда мы закончим сегодня.

— Да это ведь конечно. Дело есть дело.

— И мне зайти, коли к Митричу-то? — дельно осведомился Макар.

— Ясно! Тебе-то в первую очередь. Как без тебя? — Председатель еще походил

по дому, позаглядывал на «юпитеры», на камеру, через желтый светофильтр поглядел на улицу и, сказав «ты гляди, как ясно видать!», попрощался. Василий вышел вслед за ним. «Значит, разговор с ним еще не закончен?» — подумал Денис.

— Мать честная! С избой-то что сделали, ребята!? — огляделся Макар. — Переборка выехала. Свадьбу што ли играть наладились? А Матрена где? Эй, Матрена! Здорова ли, матушка, да ядрена? Где, говорю, она? — спросил он приятеля.

— На полдни, поди, ушла. Чего тебе?

— Вона, а у тебя и язык еще живой? Ну-ко, ставь самовар живо. — Макар застучал колодой по полу, стал отпихивать толстые резиновые кабели. — Чего вы их тута напутали? Вота кино-то! Ставь, говорю, самовар-от! Оплошал, што ли, сидиш-то? Али греешь чего? А я сходил бы пока сундук в горнице открыть…

Михаил Лукич повернулся к приятелю, поглядел на него недоверчиво. Неужто смеется, леший? Или на самом деле откроет? И живо ли хоть там чего?

— Говорю, ставь самовар! — И Макар не удержался, чуть дрогнул голосом.

Не распрямляясь, Михаил Лукич сунулся от круга к печке, где в углу стоял самовар, выволок его, выхватил из горшка полизеню, отжал в кулаке, стал мазать самовар — надо, чтобы блестел для такого случая.

— Который из вас, пойдем-ко со мной, — позвал Макар.

— Мне пойти? — спросил Денис.

— Нет, парень, ты сиди. У Валентина кость потоньше будет. Пойдем, Валя, чего покажу…

— Что там у него? — спросил Денис, когда Макар увел Валентина.

— Уж и не знаю, и живо ли там чего? Подарок мой ему к свадьбе. Чашек дюжину я ему накрутил с блюдцами да медовницу. Посуды-то тогда другой где взять было? Вот и… Токо раз такие-то и вышли. Дак штуки три у его оставались — после войны видал.

Михаил Лукич азартно тер самовар то одной тряпицей, то другой и весь подрагивал от нетерпения, что-то нашептывая себе. Будто это молодость его сейчас явится показаться ему, поглядеть, что от нее осталось в нем. Да и то сказать, тридцати ему еще не было, когда смахнул в один присест на Макарову свадьбу дюжину чашек с блюдцами и медовницу. Легко-то как! Двумя пальцами взял и вытянул тонюсенькие жбанчики. Как только глина тогда не свернулась? Правда, каждую пришлось крутить на кругу, пока подсыхала, а то бы сели бока. А подсушенную-то глину до обжига еще напильничком да шкуроской потер. Вот уж верно, что овсяный блин были — скрозь видать.

— Чу, идут! Дверь им отвори поди. — Михаил Лукич привстал у самовара.

Денис отворил дверь.

— Лбом не стукнись да и не споткнись, батюшко! — попросил Михаил Лукич, увидев, что долгожданное добро несет Валентин, а не сам Макар.

Парень осторожно переступил порог и внес в избу поднос, прикрытый белым вышитым полотенцем. Михаил Лукич юркнул к столу, обмахнул рукой клеенку и не утерпел, потащил полотенце, едва Валентин поставил поднос. Денис глянул на Валентина, чтобы по лицу предупредить свое ожидание, но тот был важен, как длиннофокусный объектив, и не больше.