Гончарный круг
Шрифт:
Михаил Лукич снял полотенце, покомкал его в руках, потыкал им себе в глаза и присел на лавку успокоиться: нехорошо так-то уж на своих-то рук дело глядеть.
А посреди стола на вытертой клеенке в зеленую шашечку стоял некрашеный поднос, выстроганный Макаром из сосновой доски, и на нем — три простенькие темные чашечки, такие же блюдца и медовница на манер старинного ковша утицей. Вот и все сокровище. Ну, да еще старое полотенце, скомканное Михаилом Лукичом. Все просто, как хлеб: поднос — старая доска в свой сосновый рисунок, когда-то выскобленная стеклышком и провощенная, полотенце домотканое, беленое на снегу и вышитое красными нитками в ярославскую строчку, глиняные
Денис присел на корточки возле стола, стал разглядывать вещицы, не прикасаясь к ним руками.
— Действительно глина? — спросил он.
— Глина.
— А как же их можно было сделать такими тонкими?
— А кто его знает? Сделались вот…
— И не потрескались, пока сохли?
— А это глина такая, дураха. Моя глина не трескает.
— А вы знаете, что будет, когда мы покажем все это в фильме?
— Да што уж будет-то? — спросил Макар.
— У вас будут их отнимать за любые деньги все музеи, будто это те самые чашки, из которых алкали Сим, Хам и Яфет вместе с Ноем!
— Уж ты нахвастаешь! — по-бабьи кокетливо отмахнулся Михаил Лукич.
— Да? А что, если я пошлю их снимки в Эрмитаж или в Русский музей? С кем поспорим, что за ними тут же приедут?
— Вона как! У их еще хозяин живой. Обожди, умирать буду, дак хошь с колодой вместе пущай везут.
— Об этом мы еще поговорим. А пока самовар греется… Я бы сейчас вынес круг на улицу, и на кругу, монтажно, сначала блюдца по одному, потом чашки так же, потом медовницу. И все это хороводом. И чтобы небо и земля — хороводом. Лужок тут есть за овинами, перед Пеньковским полем… Валентин, Виктор, круг и все остальное — в поле. Быстро.
Глава 20
…Василий с председателем выехали за деревню. Там Леонид Константинович остановил газик, спросил:
— Ну, так и что дальше?
— Ну, конечно, так он понимает замысел — все правильно. Фильм сугубо документальный, об одном человеке. Это с одной стороны. И я, вроде, согласился с ним. А с другой-то стороны — Болотников как-никак почетный колхозник, не так уж это мало. Ну, так можно его взять и с этой стороны?
— А им это надо?
— Они сами не знают, что им надо. Словно, кроме этих горшков ничего исконного в деревне нет.
— Говорил ему это?
— Говорил.
— А он чего?
— Ничего. У него, видите ли, задача другая.
— Ну, так чего же ты тогда? Велишь ему цель переставить? Это уж не наша с тобой задача. Не мы с тобой их сюда звали — сами приехали, значит, знали за чем, и чего же это мы теперь мешать должны? Ты за другим бы приглядел — старика они там не уморят, почетного-то колхозника? А то он сам не свой какой-то.
— Ну, уж тут я вам не нянька.
— Тогда и я тебе не советчик. Дальше поедешь или вернешься?
— Вот подождите, Николай Иванович приедет, он вам тоже скажет.
— Что он скажет — это его дело. А ты — или-или. Мне еще полколхоза объехать надо.
— Я останусь.
…Стол уже был готов. Начищенный самовар посвечивал латунью и снисходительно подкапывал курносым краном в подставленную под него чашку. Старики томились от безделья и даже, пока одни-то были в доме, пошарили в горке: не найдется ли чего Михаилу Лукичу для храбрости, а Макару для разнообразия. Не нашлось. Матрена Ивановна знала в доме больше закоулков, чем хозяин.
— Чертова кукла она у тебя, а не
— Это штобы скрутилось у меня чередом сегодня, убрала она. Погоди, дело приделаем, сама поставит. Еще одно место знаю у ее…
Михаил Лукич пооткрывал ящики комода, похлопал ладошкой по уложенному в них белью.
— Нету?
— Нету…
— Ну и сиди тогда тут, а я на волю пойду.
На улице Макар увидел Василия, подождал, когда тот подойдет поближе.
— Это твоя машинка-то? — кивнул он на «Мосвич».
— В некотором смысле. А что?
— А чего она тута без дела-то жарится?
— У вас есть какое-то предложение?
— Да ведь можно бы… — Макар сощурил бесовские свои глаза, запустил пятерню в густые волосы на затылке. — А! ладно! — сказал он и скислился.
— А то глядите…
— А ты шибко сейчас занят чем?
— А что?
— Тогда это… Возми-ко Ванятку да махните с ним в Стретенье, пущай он там дома пооббегает, горшков Михайловых попросит у старух. Тама их много у всех. Для кина, мол, надо. И привезите сюды. Тут они пригодятся, кажись.
— А что, больше послать некого?
— Ну, я-то чего на телеге привезу, да и скоро ли? А ты на машинке-то — мигом.
Василий поехал сперва к бочагу искать Ванятку или еще кого-нибудь из ребят, а Макар побрел на лужайку, где чего-то делали возле круга Денис, Валентин и Виктор.
Опять Михаил Лукич остался в доме один на дин с нелегкими своими думами. Какое-то время назад душа его озарилась молодостью, когда принесли Макаровы свадебные чашки. Теперь их опять нет. Пускай для дела взяли и, может, ненадолго совсем, а все равно — были и не стало их. Вот и мастер так же. Был он, мастер-то. Был, да весь кончился. Поблестел, покрасовался, как самовар начищенный, попыхтел да по капле весь и выкапал. А вернее-то даже так: пока пыхтел-то, дак и не к чему было — блестят бока-то али нет. Это уж вот теперь стало вдруг интересно, чтобы посверкать маленько. А толку-то чуть. Кран-от не держит теперь, сил-то и нет в руках. Глазом-то, душой-то он бы еще и похлеще Макаровых чашек сейчас завернул, да пустое это все, коли годы ушли. Только, что поверить в это трудно… Да и люди издалека ехали — здря, што ли?
Михаил Лукич посмотрел из своего угла на разоренный дом, заставленный фонарями и треногами, заглушил самовар, чтобы не перекипал, и вышел на улицу. И возле дома было теперь пусто и тихо. У всех свои дела. Извечного деда Александра, и того не видать. Не стой под деревом московский автобус да не торчи возле кухонного окна фонарь, будто и не было никогда последних суматошных дней. Да душа бы вот еще не болела…
Он прошел овинниками к Пеньковскому полю. Вон, оказывается, где весь народ. Ребята московские в самой середке лужайки возятся у круга, а ребятня, дачники и деревенские, которые посвободнее, пекутся на солнышке чуть поодаль. У скосившейся баньки деда Александра примостились на теневой стороне Макар, Кондратий и хозяин баньки. В брезентине по такой-то жаре сопреть было можно, так Кондратий был в простой рубахе, но при пожарном ремне. Вот уж чудо-то мужик, господи! Никогда толком не рабатывал нигде, а уж нос свой сунет везде обязательно. Есть в окрестности справные плотники, гончары, пешники, катали. Каждый своим занимается, дело знают до тонкости. Уж если батька у Митрича — Ефим Степанович — катает валенки, дак за круг уж и не садится и печки не берется класть. Этот же хватается за все сам и уж так ли наворочает — смех один. Все у него и криво, и толсто. Зато — сам, никому не кланяется.