Гончаров подозревается в убийстве
Шрифт:
– Ваши подозрения, уважаемый господин Окунь, я бы мог отмести за полчаса, но не хочется попусту тратить время, мы отвлеклись, а мне бы действительно хотелось воссоздать схему, по которой действовал преступник. Если вы не возражаете, я начну.
Итак, вчерашней ночью, пользуясь нашим пьяным сном, преступник травит собак и проникает в сарай, где смирно сидит всю ночь, вплоть до того, как опохмеленные хозяева, предварительно поругавшись, расползаются по своим спальным местам. Тогда он проникает в дом, вероятнее всего, через окно моей комнаты. Убедившись, что его потенциальная жертва беззаботно дрыхнет, он делает свое
– Нет, тут я могу вам возразить, уважаемый Константин Иванович, до темноты сидеть ему было никак нельзя. Он прекрасно знал, что труп Шмары будет обнаружен в самое ближайшее время и тогда начнется большой переполох, который может для него плохо кончиться. Тут что-то другое, скорее всего, ему помешало какое-то непредвиденное обстоятельство. Может быть, Прокопчук? Нет, о его постоянном присутствии он наверняка был осведомлен. А если так, то через калитку он уходить не собирался. Тогда как? Ему оставался единственный путь - через огород, через лиман.
– Простите, но вы совсем недавно говорили, что пути через тот обрыв нет.
– Говорил и говорить буду. Подняться по нему невозможно, все осыпается, но вот спуск вполне допустим. Итак, его отступлению через огород кто-то (пока это не важно) мешает, причем мешает довольно продолжительное время, вплоть до вашего прихода. Вы согласны со мной? Отлично, потом очередной помехой для него становится прибытие патруля, а в дальнейшем и оперативной группы. После их отъезда он по каким-то причинам снова не может выбраться, хотя, казалось бы, теперь это сделать проще простого, ведь Прокопчука увезли и у него открыто два пути отхода.
– Он не мог выскочить, потому что к моменту их отъезда я вернулся домой. Да, я вернулся в дом, и мне почудилось, что в нем кто-то есть. Спрятавшись за портьеру, я застыл в ожидании, потому как с одной рукой ничего другого мне не оставалось. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не появилась Ирина. Громко стукнув калиткой и входной дверью, она протопала именно в эту комнату и остановилась у моей портьеры. Выглянув, я подал ей знак молчания и шепотом объяснил причину. Она испугалась до чертиков и кинулась в коридор за топориком. Я уже хотел бежать следом, но она, безумно хохоча, явилась сама. За шиворот она держала котенка, виновника таинственных звуков, исходивших из моей комнаты. Ну а после ее ухода у меня вновь возникло неприятное ощущение.
– Какое конкретно?
– То же самое, мне показалось, что в доме я не один. Я досконально проверил каждый уголок, но ничего не обнаружил. Оставалось подполье. Когда я его открыл, появились вы, причем неожиданно и тихо, со спины, как опытный вор.
– Да, я немного вас напугал, но к делу это не относится, эпизод со мной вы можете опустить, и так понятно, что в это время он вынужден был затаиться и дышать в тряпочку. А вот после моего ухода он, очевидно, решил предпринять какие-то активные действия.
– После вашего ухода я вышел в огород и расположился на лежаке неподалеку от него. Наверное, это опять помешало ему выбраться на свободу через сарай, и тогда он предпринимает рискованный ход. Перебравшись в подполье, он пытается уйти через коридор, и опять неудача. В дом вхожу я, причем открываю крышку подполья и, более того, нокаутирую его и запираю в каменном мешке. Парень
– Это уже детали. Мне интересно другое: если он так свободно ориентировался в доме, о чем это говорит?
– Да все о том же: убил кто-то из своих, а мы вернулись к тому, с чего начинали. Получается сказка про белого бычка. Мы тупо топчемся на месте. И ничего не знаем о делах действительно творящихся.
– Ладно, Гончаров, отдыхайте, а после обеда я к вам еще зайду, может быть, что-то прояснится.
* * *
Часов до одиннадцати я проспал как убитый, а когда проснулся, бодрый и посвежевший, уже вовсю палило солнце, обещая очередной злой и знойный день. Первым моим позывом было пойти на пляж, но, потрогав свою разбитую рожу и распухшую руку, я сразу же отказался от этой привлекательной мысли.
Я умывался, когда во дворе появился страдающий Прокопчук в окружении охающей супруги и влиятельного сыночка. Несправедливо репрессированный пирожник был несчастен и злобен. Торжествующе посмотрев на меня, он гневно изрек:
– Правда восторжествовала, и вам не удастся засудить безвинного человека, не на того нарвались, а вот вы ответите по всей строгости закона. Володенька, перед тобой сообщник следователя Окуня, это с его помощью твоему отцу хотели пришить дело. Думаю, тебе нужно заняться им всерьез. Тот еще гусь, вполне возможно, что он был в сговоре с хозяйкой, а может быть, и лично, своими руками завалил Валеру. Смотри, какая у него уголовная рожа, для него человека угробить - что тебе чебурек скушать. Недаром хозяйка заорала, что это он убил. Чего лыбишься?
– Здравствуйте, Валентин Иванович, - вежливо ответил я, - со счастливым возвращеньицем. А это кто с вами? Я так понимаю, сынишка будет. Здравствуйте, Володя, с приездом. Папашины слова не принимайте буквально. То не он - обида в нем говорит. Проходите, будьте как дома, я теперь на правах хозяина. Располагайтесь, а мне, прошу прощения, идти нужно.
– Куда, если не секрет?
– подозрительно спросило юное, высокомерное создание.
– А вы кто будете, если не секрет?
– в тон ему осведомился я.
– Юрист, - помявшись, неопределенно ответил он.
– Я сражен! А где практикуете?
– Частная нотариальная контора.
– Мое почтение, я пошел, ведите себя хорошо и не шмонайте по чужим буфетам.
Скука курортного городка, помноженная на полуденный зной, действовала удручающе. Полуголые отдыхающие, высунув до асфальта языки, тупо тащились с пляжа. Протиснув сквозь штакетник черную пипку носа, на них равнодушно взирал изможденный волкодав. На территории дома отдыха стояло звенящее безмолвие. Измученные курортники расползлись по палатам, надеясь в их относительной прохладе обрести покой. И только четверо парней лениво тащили лист шифера на крышу беседки. Ими вяло руководил седой толстый директор. В одном из зодчих я признал Сергея Грачева. Он тоже заметил меня и, спустившись вниз, отвел в сторону. Огляделся по сторонам, откашлялся и нерешительно начал: