Гончаров попадает в притон
Шрифт:
– Что вы и хотели со мной сделать! Дайте выпить, - попросил я полковника, усаживаясь за руль.
– Где кнопка-то?
– Под педалью сцепления. Удобно. Что на завтра планируешь?
– Еще раз встретиться с Семушкиным, если ничего нового до этого не случится.
– И что нового ты от него хочешь получить?
– Не знаю. Но если Гену убивают или где-то прячут, значит, это кому-то нужно. А в крысиной норе всегда больше крыс, чем на улице.
– Логично. Тебе Ухов завтра нужен?
– Не
– Но она ж в угоне. Тебя первый же гаишник зацапает.
– Я номера перекину. Их у тебя вон сколько. С любого рыдвана снимай.
– Ладно, перевинчивай, опять, чую, неприятностей от тебя наберется море. Это же вещдок, а ты на нем разъезжать будешь.
– То-то и оно. Хочу я на ней одного мужичка прокатить.
– Личная месть?
– Нет, думаю, что он к этому автомобилю причастен.
– Вот как, и кто же он?
– Пока не знаю. Прокачу нескольких, посмотрю, как реагируют. А Ухов чтоб сзади на подстраховке висел.
– Если он будет с тобой, то и номера менять нет нужды.
– Резонно. Ладно, я поехал. В восемь утра пусть Ухов ждет меня здесь.
– Погоди, ты, как приедешь, моего паренька отправь домой, а то загостился.
– Ладно.
– Стой. Тебе, может, рацию дать?
– На кой она? В ней, кроме верблюжьего хрюканья, ничего не слышно. Привет, полковник.
Полковник показал кулак.
Наверное, это был самый правильный вечер, проведенный мною за последние полтора года. Бросив "адскую" машину прямо возле подъезда, я влетел на второй этаж и условным сигналом объявил, что Гончаров явился. Мы с почестями проводили телохранителя, и я забыл, что живу двумя этажами выше. Я по достоинству оценил приготовленную для меня ванну с благовониями и ароматами.
Из ванны я поднялся легкий и благоухающий, как ангел, но мысль, посетившая меня, была нечестива. Валентину я ухватил прямо в передней, когда она несла мне очередные мужнины подгузники. Около часа пес укоризненно наблюдал за нашим бесстыдством, слегка покачивая головой и пуская длинную прозрачную слюну.
Потом, едва живые, не удосужившись даже прикрыться простынями, прямо на полу мы пили замечательный кагор, закусывая его поцелуями. А потом настала ночь, черная в своем безумстве и солнечная в нашем счастье.
– Что будем делать, Кот?
– задала она извечно глупый бабий вопрос рано утром.
– Трахаться, - оптимистично ответил я, одеваясь.
– А когда наши приедут? Твоя жена и мой муж? Что тогда?
– Поженим их!
– Костя, ты все шутишь, а я тебя люблю.
– Брось, Валька. Любовь штука проходящая. Константная величина есть деньги, а они есть у твоего мужа.
– Но и ты Константин, а значит, и ты величина постоянная. Я люблю тебя, слышишь? Позови меня, и я брошу эту чертову двухэтажную квартиру,
– К пустому холодильнику и шелудивому коту. Нет, Валюшка, тебе все быстро надоест, и мы потихоньку, разлюбив друг друга, станем сварливы и противны. Подмечая друг в друге малейшую погрешность, вскоре мы станем врагами.
– Я люблю тебя, дурак, как ты не можешь этого понять.
– Могу. И люблю тебя не меньше, милая Валя, у нас есть еще немного времени. Давай безжалостно пить друг друга. До полного финиша, чтоб без остатка...
Замурлыкал телефон, и я автоматически про тянул руку.
– Стой, я сама, вдруг это...
– Вот видишь, Валюшка... это жизнь. Инстинкт самосохранения.
– Бери трубку!
– крикнула она с вызовом.
– Бери, и сразу ставим крест на прошлом.
– Нет.
– Я протянул ей телефон.
– Ответь, потом решим.
– Але, я слушаю... Да... Он только что зашел. Тебе, кажется, какой-то начальник.
– Гончаров слушает.
– Слушай, Костя, слушай! У меня для тебя еще один сюрприз.
– Какой?
– Ты знаешь, где новая мусорная свалка?
– Приблизительно.
– Подъезжай, там и лежит наш подарок. Мы тоже едем.
А я уже знал, какой "подарок" могли найти на мусорке. Поэтому, хмуро одевшись, я бросил Валентине:
– Дверь никому не открывай. Ни знакомым, ни незнакомым. Ни женщинам, ни мужчинам, ни даже детям. Сиди и прижми попу. Я позвоню условно.
– Что-то случилось?
– Случилось, - буркнул я уже в дверях.
Милицейский "уазик" и ефимовскую "Ниву" я повстречал на повороте к свалке. Он хмуро махнул рукой, предлагая следовать за ними.
У южного борта свалки тарахтел бульдозер. Именно туда мы и направились.
Бульдозерист и два пьяных рабочих встретили нас молча.
Слюнявя кончики сигарет, они усердно курили.
– Где?
– спросил Ефимов.
– Там, - кивнули мужики, - за бульдозером.
– Кто первым его заметил?
– Я, - нехотя промямлил небритый лысоватый мужичонка.
– Пойдем с нами.
– Нет, я его уже видел и больше не хочу.
– Где твои документы?
– поставил точку на "не хочу" Ефимов.
Труп, вернее, то, что осталось от трупа за двадцать пять дней гниения, выглядел не лучшим образом. Бесспорно было одно: на нем были зеленые штаны и некогда белая рубашка. Как и тот мужичонка, смотреть я больше не захотел. Отошел за бульдозер. Там приятно пахло выхлопом солярки, горячим маслом. Труповозка и медэксперты прибыли одновременно. Доблестные милицейские работники безоговорочно уступили место вновь прибывшим. Преодолевая тошноту, я вновь поперся к трупу.
– Ребята, хорошенько посмотрите на его пальцы на кисти.