Гончаров разгадывает семейную тайну
Шрифт:
Выбросив меня возле дома Логиновых, Мамай поехал на ферму, дабы собственными глазами взглянуть на подстанцию. Вовремя заметив мой приезд, Варвара выскочила навстречу. Недоуменно посмотрев на перебинтованную голову, она приложила палец к губам, утащила меня в летний пристрой и только там воровато протянула спичечный коробок с часами.
– Насилу забрала, больше часа их штурмовала. Устала из одного кабинета в другой бегать. А что касается папашиной гибели, как вы и просили, я все вспомнила в точности, но только ничего нового рассказать не могу.
–
– Господи, неужели же вы Танюху в чем-то подозреваете?
– Я сейчас всех подозреваю, даже вас. Так где она была?
– Она ездила в банк и вернулась, когда его уже увезли.
– Кто может это подтвердить?
– Не знаю, наверное, банковские служащие, но вообще-то если вы мне верите, то я вам говорю, что она точно была в банке, потому что привезла деньги по чеку, который накануне подписывал отец.
– Ясно, теперь скажите, что за тип болтается по скотному двору? Его зовут Валера Ермаков. Вы его хорошо знаете?
– Да так, но парнишка вроде неплохой, работящий. Он еще с весны к нам приблудился, сначала с Клушкой по дискотекам обжимался, потом на ферму стал заглядывать. То с Клушкой тискается, а то и поможет чего. Отцу он приглянулся, а тут как раз дядя Коля, наш шофер, опять в пике ушел. Тогда-то отец его на работу и взял. Нет, ничего плохого я сказать о нем не могу. Скорее, наоборот.
– Верю, мне он тоже понравился, психованный только.
– Так ведь били сильно его в милиции, заставляли в чем-то сознаться, а в чем там сознаваться, когда я сама, своими глазами видела, как все произошло.
– Если бы били сильно, то он бы непременно сознался, даже в том хотя бы, что это он убил эрцгерцога Фердинанда и развязал Первую мировую войну.
– А вы не смейтесь, они это могут.
– А я и не смеюсь, потому как знаю не понаслышке. Вы мне, Варвара Сергеевна, на днях, а точнее, позавчера рассказывали один интересный обычай вашего дома. Будто бы ваша покойная мать первого октября дарила вам красивые платья и угощала конфетами? Я ничего не перепутал?
– Нет, это действительно так.
– А с какого времени и почему у вас была заведена такая традиция?
– Почему, я не знаю, кажется, это я вас просила выяснить. А с каких пор? Да сколько себя помню. Она и перед "отъездом" дня за два приготовила нам подарки. Велела отцу нам их передать первого октября, про это я в окошко подглядела. А он, подонок, на первое октября подарил мне совсем другую куклу. Ну а больше мы этот день не отмечали и теперь отмечать не будем, потому что первого октября он, слава Богу, подох.
– А почему вы думаете, что кукла была не та?
– Здрасьте! Неужели семилетняя девчонка не различит куклы? А вот куда он подевал мою, ту, что мама оставила, до сих пор не могу понять. Я его об этом сразу же спросила, но он так на меня наорал, что раз и навсегда отбил охоту спрашивать.
– Спасибо за информацию, не смею вас больше
– Извините, Константин Иванович, я понимаю, что еще слишком рано, но все же...
– Завтра утром я вам позвоню, - ответил я и собрался улизнуть со двора незамеченным, но этого мне не удалось - возле калитки меня поджидала Татьяна.
– А вы, никак, решили посещать нас инкогнито? Или шуры-муры с сестренкой закрутили? Батюшки, а что это у вас с головкой?
– подбоченившись, насмешливо спросила она.
– Неужто Варька не дала? Какой пассаж! А вы у меня попросите. Я дам. Какая вам разница, на рожу мы обе корявые.
– Благодарю вас, над вашим предложением я обязательно подумаю.
Мамаевский "Москвич" ждал меня в конце улицы. Плюхнувшись рядом, я спросил Толика, какой диагноз относительно подстанции ему удалось поставить, но он только неопределенно помотал головой и запустил двигатель.
– Я ничего в той подстанции не понял, - старательно объезжая вековую лужу, посетовал Мамай.
– О каких шести тысячах можно говорить, если там стоит трансформатор, понижающий до трехсот восьмидесяти? Оно понятно, что и триста восемьдесят могут скорехонько тебя препроводить на тот свет, но зачем говорить о шести тысячах?
– Дело не в этом, я удивляюсь, почему не сработала защита.
– Ну тут-то ничего особенного нет, его вполне могло шмякнуть с верхнего контура, ведь шел ливень. Да черт его знает.
– А у меня более интересные новости, - сообщил я немного погодя.
– Я могу почти наверняка сказать, что кукла, подаренная проводнице Наташе, предназначалась средней дочке Варваре. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что чепуха все это. Не то мы с тобой делаем и, наверное, не там. Роемся, как кроты, у себя под носом, не обращая внимания на соседнее поле.
– Покажи мне то поле, и мы будем рыть там.
– Далеко то поле, Костя, надо ехать к ним на родину. Думаю, если бы я это сделал двадцать лет назад, то все бы было иначе. Ты где теперь живешь?
Назвав адрес, я задумался, переваривая его рекомендацию относительно Сибири. По большому счету, мысль эта была для меня не нова. Я прекрасно понимал, что четверть века назад чета Логиновых приехала сюда неспроста. Зачем им потребовалось менять место жительства и ехать в незнакомое волжское село, где у них нет ни родных, ни близких. Это бывает лишь в том случае, когда люди ищут лучшей доли. Но, судя по всему, они и там жили неплохо, по крайней мере, приехали к нам с деньгами. Сразу же купили домик и начали постройку теперешних палат. Про "Волгу" я вообще молчу. В то время она стоила целое состояние. От добра добра не ищут. Но они искали. Нет, скорее всего, хотели, обрубив старые концы, начать новую жизнь. Но этого не получилось, как видно, кусок шлейфа они с собой все-таки прихватили. Какой кусок и какого шлейфа? Это можно узнать только там, где он остался. В Сибири, в Листвянке, кажется, так называется село, откуда они приехали.