Гонка за счастьем
Шрифт:
Дом — это прежде всего родные и близкие по духу люди и неистребимое чувство связи со всем, что напоминает о прошлом, а здесь этого так много… Дом — это также и целительная атмосфера дружеского участия, и бесконечные разговоры на родном языке, где наконец-то можно высказаться со всей откровенностью, с нюансами и оттенками, и быть понятой, и услышать в ответ такую же откровенную исповедь… Это и мой факультет, и ботанический сад, безмолвный свидетель раздумий и слез, и с детства знакомые улицы, по которым просто ходишь слушаешь их, — они тоже говорят абсолютно понятным, пусть порой и не изысканным, но родным языком…
И какое мне дело, если кому-то вздумалось считать это неумением организоваться и нытьем,
Все это оказалось мне необходимым и подействовало на меня лучше всяких самовнушений и призывов, поддержало мой дух, дало новый прилив сил…
И, слава Богу, больше не придется напрягаться, пытаясь понять очередную, небрежно кем-то произнесенную реплику, появившуюся новую надпись или неожиданное объявление, не нужно ни с кем вступать в речевое взаимодействие и производить акты речевой коммуникации — можно просто раз-го-ва-ри-вать… А то и молчать — на одном языке, среди своих… И такое молчание совсем другого рода, чем тишина одиночества среди чужих… Стоило приехать, чтобы сделать такое открытие, осознать его и оценить….
Дочери здесь тоже нравится, и это — главное. Все остальное — вопрос времени, денег и некоторых усилий. И вообще, как говорится, что нам Париж, когда мы и сами — Москва!
КАЛЕРИЯ АРКАДЬЕВНА
Мечтаем мы, воздушные замки строим… а Бог возьмет, да в одну минуту все наше высокоумие в ничто обратит.
ГЛАВА 1
Перед ней лежали фотографии, принесенные спившимся безработным журналистом, которого она знала в лучшие времена — теперь, благодарный за неожиданно свалившийся на него фарт, он был готов рвать подметки… Он хоть и слыл заурядным пьянчужкой, но, находясь на сдельной оплате, свой интерес понимал и потому работал быстро и четко. Информация, добытая им, еще нуждалась в дополнениях и соответствующих комментариях, а вот снимки не нуждались ни в чем, с ними все было предельно ясно — совсем свежие, сделанные в течение последней недели, все они являлись неоспоримыми и омерзительными доказательствами мужниного предательства…
Но винить некого, кроме себя самой, своего вечного стремления быть на гребне волны и не упускать интересных возможностей, вот и снова влезла в новый проект — киносценарий для Гаркуша — и слишком приспустила вожжи.
Сначала она ничего не поняла в его выкрутасах, но участившиеся — пусть и под благовидными предлогами — отлучки из дома стали в конце концов подозрительными. Дважды она попыталась проследить его маршрут и незаметно, с небольшим отрывом, какое-то время вполне справлялась с ролью гонщика, преследуя его, но в обоих случаях упустила его машину из виду тотчас после выезда на шоссе. Это лишний раз доказывало — здесь, как и во всем прочем, требуется профессионализм, и ей самой с этим не справиться, а значит, ничего и не выяснить — оба раза он, демонстрируя полное нетерпение, пускался с места в карьер и гнал на предельной скорости.
Ему, очевидно, казалось, что она не замечает ни его блаженной улыбки, ни нового блеска в глазах, ни необычного настроения. У него вдруг явилось желание отложить все, пусть малоинтересные, но приносящие значительные доходы поездки, а заодно отказаться на время даже от постоянно поступающих заманчивых предложений продирижировать блистательными оркестрами, — сократил список до минимума — лишь трех — пяти в год, и все якобы для того, чтобы не распыляться, а сосредоточиться на опере «Дворцовый переворот», либретто которой она написала еще прошлой осенью.
Зная его любовь к заграничным
И эти, и все прочие его успехи, конечно же, — ее заслуга. Где бы он был, со всеми своими талантами, без ее связей и умения мгновенно сориентироваться, навести мосты, перехитрить, подмазать, подсунуть, рискнуть, наконец? Да прогастролируй он еще хоть сто лет, ничего бы у него не выгорело даже с теми импресарио, на которых она выходила на свой страх и риск, доверяя чутью, еще в самом начале их гастрольных поездок. Все эти люди, руководившие ими на той стороне, мгновенно понимали, с кем имеют дело… От них зависело многое, они владели уймой уловок и лазеек, о которых другие и не подозревали. С ней они делились своими знаниями и делали все, чтобы он сразу начал зарабатывать по Божеским, а не по обирающим минкультовским и госконцертовским меркам. Все они сразу стали их верными союзниками и остаются ими по сей день…
А чего стоит одна четко выстроенная ею и постоянно действующая система общения с призванными пестовать культуру родимыми инстанциями! Эта табель о рангах, в зависимости от количества и качества проделанной работы и степени важности услуг, — просто поэма, настоящий перл в ее коллекции историй о человеческой наглости и жадности…
Да, он привык парить в своих заоблачных высотах, не опускаясь на грешную землю, — и вот до чего допарился!
Но значимость приближающегося события перекрывала все соображения, включая и эмоциональные, и финансовые, поэтому она, хотя и не без сожаления, отказывалась от выгодных предложений, лишь для интереса мысленно подсчитывая отвергнутые доходы, которые и на этот раз выглядели довольно внушительно.
Как обычно, ей пришлось и в этом случае одной замышлять новый мощный план. Она всегда все брала на себя, ведь любое новое дело пугало его изначально, а если речь заходила о закулисной возне или что-то не сразу получалось, то он и вовсе впадал в минор, опускал лапки, он этого просто не выносил, и на его помощь безнадежно было рассчитывать.
Вот и теперешний случай не был исключением — именно она должна была все предусмотреть и продумать заранее, подготовив весь сценарий вплоть до мельчайших деталей, кратчайших способов и реальных возможностей его реализации, с фамилиями, причем на всех уровнях, начиная от самой высокой инстанции и заканчивая типографией, печатающей приглашения, которые еще предстояло разослать; а сколько всего было посредине!
А как по-другому можно добиться почестей, если не устраивать пышных торжеств, собственноручно позаботившись обо всем? Связи — связями, без них, конечно, никуда, но шевелиться нужно самим. Ему бесполезно что-либо доказывать, поучать он — не прочь, но действовать — не способен. Нет, пусть она и чувствует себя отвратительно в последнее время — в основном из-за этой пошлой, вдруг захлестнувшей его сверхнормативной любвеобильности, — но ни за что не упустит такой специальный момент, а тот неотвратимо приближался — не просто очередной день рождения… Надвигалось его пятидесятилетие, единственно приятный из всех остальных юбилеев, когда уже очень много сделано, но еще имеются силы, надежды и возможности для движения вперед, для очередного прорыва. С одной стороны, как бы подводятся некоторые значительные итоги, а с другой — нащупываются новые перспективы, уже давно — мэтр, но еще — в полете, не замшелая данность, не занафталиненная мумия, живущая только прошлыми заслугами…