Гонки по вертикали. Ощупью в полдень
Шрифт:
И в руках у него я увидел утюжок, маленький, немецкий, электрический, но моей бутылки он все равно был поувесистей. В общем, обыграл меня Бакума на этот раз. Ладно, я ему не зуб за свой выну и не око... Я пошел к дверям, но Бакума мне вслед сказал:
– Постой, Батон...
Я повернулся к нему, а он положил свой утюжок на табурет и сказал:
– Хочешь, слушай меня, хочешь – нет, но пора тебе завязывать. Не маленький, вяжи, Батон, пока не поздно...
Хотел я его спросить
– Ладно, апостол хренов, ты скажи лучше, где мой инструмент?
Бакума тяжело вздохнул, качнул головой, с неожиданной злобой ответил:
– Не знаю я, где твой инструмент! Не брал я его! И давай вали отсюдова! Запомни только: если инструмент возьмешь и ко мне из уголовки придут, я тогда – век мне свободы не видать – заложу тебя на всю... как миленького! Мне за тебя, суку, пыхтеть по колониям неохота!
– Ладно, кореш дорогой, запомню. А за прием, за ласку спасибо. Ну ты меня знаешь – должок верну, с перышком в придачу... Глядишь, сочтемся...
Глава 21
...а оправдывается инспектор Станислав Тихонов
Савельев сидел, склонив набок рыжую голову, а короткие толстые пальчики он переплел на худом мускулистом животе, сильно походя на шкодливого католического исповедника. Он дождался, пока я дочитал справку до конца, коротко спросил:
– Прекрасно написано?
– Сойдет, – махнул я рукой и добавил: – Хорошо, что мы не получаем за свои справки гонорара, а то бы ты меня обвинил в соавторских домогательствах.
– Ничего-ничего, – успокоил меня ласково Сашка, – ответственность за неправильно составленный документ раскладывается пропорционально количеству подписавшихся...
В кабинет вошел Шарапов. Очки он держал в руке, а лицо у него было хмурое, бледное, мятое какое-то. Неважно он выглядел.
– Как дела, орлы? – спросил он.
– У нас разве дела, Владимир Иванович? – оживился Сашка, забыв о своей позе исповедника. – Дела в Совете Министров, а у нас так, делишки...
– Ну и плохо, – сказал Шарапов. – Так ты, Савельев, до смерти не попадешь в Совет Министров. Смолоду большие дела надо делать.
– Да, конечно... – развел Сашка руками. – Каждый человек кузен своему счастью.
Я засмеялся, Шарапов хотел что-то сказать Сашке, но передумал, пояснив мне:
– Это он, наверное, на меня намекает. Смотри, Савельев, маленькие начальники никогда не прощают, если им напоминают, что они уже не станут большими.
Сашка вскочил и пылко прижал руки к груди:
– Владимир Иванович! Так разве я что говорю? Вы для меня единственный и
Шарапов покачал головой:
– Эх, Савельев, Савельев! Жизнь несправедлива. Опасные и вздорные иллюзии у тебя, а избавлять сейчас от них будут Тихонова.
Я удивленно поднял голову:
– Это еще почему?
Шарапов положил мне руку на плечо:
– К начальнику МУРа сейчас идем оправдываться. Батон на тебя «телегу» прикатил...
У Шарапова на лице было досадливое выражение, а Сашка замер, как в кино на стоп-кадре. Я посидел молча и вдруг заметил, что мои руки бессознательно, беспорядочно перебирают на столе бумажки, раскладывают их по папочкам. И от этого мне стало неприятно, потому что я понял: я просто испугался. Тихо было в комнате, и мои руки суетливо раскладывали бумажки, а я испытывал невероятную горечь и злобу из-за того, что такая тварь, как Батон, сумела напугать меня.
– Хороша жалобка? – спросил я.
– Хороша. Толково написано. Да он вообще толковый парень, Батон. Адресована в МК партии, копии – прокурору города и начальнику управления. А ты чего скис? Боишься?
– Что значит – боюсь... – неопределенно сказал я.
Я сидел и никак не мог понять – чего же я испугался. Наказывать меня не за что – действовал я правильно, и, если бы довелось, я бы то же самое сделал снова. И начальника МУРа я не боялся. Так почему же все-таки... Или можно бояться и без вины? Чего?
Сашка очнулся и заорал:
– Ну это уж просто хулиганство!..
– Не ори, Саша, – поморщился Шарапов. – Тебе надо будет, Стас, обдумать ответы. Батон напирает на то, что ты применял к нему незаконные методы допроса: угрожал, запугивал, уговаривал признаться – тогда, мол, ты бы его отпустил до суда...
– Батя, а ты считаешь, что это все серьезно? – спросил я.
– Не считаю. Но существует порядок.
– Порядок! – вмешался Сашка. – Владимир Иванович, но я действительно в толк не могу взять, почему Тихонов должен оправдываться перед этой заразой...
Шарапов повернулся к нему всем корпусом:
– Тихонову надо не перед заразой оправдываться, а объяснить прокурорскому надзору и высшему начальству истинное положение вещей. Они спросить имеют право, ты как думаешь?
– Имеют. Но ведь это же безразлично, как называть – оправдываться или объяснять, важен смысл. А смысл в том, что Тихонову надо будет доказывать, что он не применял запрещенных методов допроса. Вот я и спрашиваю: почему Тихонов должен доказывать, что он не верблюд, если это утверждает Батон? Вор, гадина, рецидивист!