Гонки со смертью
Шрифт:
Мне сделалось не по себе.
— И вы знали, что это коровье бешенство?
— Я понял это далеко не сразу. Линда Гарсиа была моей пациенткой. Ее анорексия являлась вторичным признаком и наступила уже после патологической бессонницы и сенсорных расстройств. Вот тогда я и понял это.
Томми был растерян и, похоже, не верил своим ушам.
— И вы ничего не предприняли?!
— Они были моими пациентами. Я лечил их как мог.
Я сглотнула ком в пересохшем горле.
— А когда вы поняли, что это заболевание
Нет ничего хуже наблюдать за человеком, который от растерянности и страха уходит в себя. Он сидел, съежившись, и пялился на печать на столе. Потом и вовсе уронил голову на грудь. Он все молчал и молчал и вдруг, шумно всхлипнув, разрыдался.
Мы с Томми потеряли дар речи, только изумленно смотрели на него.
— Я не знал, что все так получится. Я не знал! Вы должны мне поверить!
Кантуэлл провел рукой по лицу и отвернулся, скрывая стыд.
— Линда Гарсиа. Она заболела, потеряв ребенка.
— Какого ребенка? — еле выдавила я.
— Он родился на девять недель раньше, с глубокими неврологическими патологиями, и умер вскоре после рождения. — Доктор резко повернулся к нам на вращающемся стуле, глаза его покраснели от слез. — И вы не вполне правильно поняли. Речь шла не о врожденных дефектах, а о вещах, гораздо более страшных.
Я схватилась за подлокотники. Томми озабоченно взглянул на меня.
— Тератогенезис. Знаете такое слово? — спросил Кантуэлл.
Я покачала головой, хоть слово и показалось мне знакомым.
— В древнегреческом «teras» — это «чудовище», «зверь». Если перевести буквально, то получится «рождающий чудовищ».
Томми яростно сжал кулаки:
— Что-о?!
— Антиболевая вакцина, — сказала я.
Кантуэлл кивнул:
— Да. Эта вакцина может вызывать злокачественные врожденные новообразования, но не только. Она не просто тератогенна, но и мутагенна.
— То есть вызывает мутации? — уточнил Томми.
— Вызывает мутации у носителя на хромосомном уровне. Я никогда не имел доступа к ее фармакологической формуле и не знаю точного механизма, по которому она действует. Но подозреваю, что она воздействует на митохондриальные ДНК, благодаря чему вживляется в генетический код и потом передастся по наследству следующему поколению.
— Вот сукин сын! — рявкнул Томми. — И как давно ты это знал?
Кантуэлл покачал головой:
— Не был уверен до недавнего времени.
Я схватилась за голову.
— Но некоторые из нас абсолютно здоровы и имеют здоровых детей. Не все, подвергшиеся воздействию этого препарата, оказались заражены. Так ведь?
— Точно ничего не могу сказать. Заболевания нервной системы, вызванные вирусоподобными протеиновыми агентами, могут не проявляться десятки лет. — Он поймал мой взгляд. — У вас ведь нет детей, не так ли?
Лицо Томми сделалось каменным.
— У меня есть! У меня их пятеро,
Кантуэлл беспомощно смотрел на него.
— Как вы не понимаете? Я же ведь почти ничего об этом не знаю! Кроме того, что это заболевание в миллион раз хуже любой разновидности коровьего бешенства, патологической бессонницы или куру.
— Почему? — спросила я.
— Те болезни не так-то легко приобрести. Например, болезнь Крейцфельда-Якоба поражает только после неоднократного повторного соприкосновения с возбудителем заболевания, но достаточно устранить зараженное мясо из пищи, и эпидемия стихает. То же самое относится и к болезни куру. Ее эпидемии приобретали повальный характер в течение нескольких десятилетий и были напрямую связаны с разгулом ритуального каннибализма среди населения Папуа-Новой Гвинеи. Но когда миссионеры убедили племя отказаться от этой порочной практики, эпидемия заметно уменьшилась. — Он развел руками. — Но куру не передавалась генетически. А эта болезнь передается. И притом очень легко.
Доктор пригладил жиденькие волосенки, отчего они еще больше вздыбились и теперь напоминали перепуганных насмерть глистов.
— Недуг пагубно воздействует на геном. Вам вряд ли понятно, но я объясню. Эта болезнь становится неуправляемой.
— Псевдонаучный бред! — буркнул Томми.
— А как, по-вашему, коровы заражаются бешенством? Когда вместе с травой на пастбище к ним в пищу попадают остатки овечьих мозгов. Вот это как раз псевдонаучный бред. А «Южная звезда» была глубоко засекреченной государственной исследовательской программой, и никто не знает, чем они там занимались.
Голос мой звучал едва слышно.
— Так вы говорите, что эта зараза может распространяться со скоростью лесного пожара?
— А вы знаете, как устроены протеиновые агенты? Они не похожи на вирусы и бактерии. Протеиновые агенты — это единственные известные науке возбудители, не имеющие ДНК. Они состоят из чистого протеина, поэтому не могут самовоспроизводиться. Они просто превращают другие протеины в протеиновые агенты.
Псевдонаучный бред. В голове у меня вихрем пронеслась целая уйма примеров из кино и литературы.
— Протеиновые агенты — это деформированные протеины. Когда один из них соприкасается с нормальным протеином, тот тоже деформируется и превращается в очередной протеиновый агент. Потом те новые протеиновые агенты соприкасаются с другими протеинами и тоже видоизменяют их. И так до тех пор, пока вместе они не образуют в мозгу целый однородный комок. — Он теребил заколку на галстуке. — Крахмалистые бляшки — это не что иное, как протеиновые отложения. Конечно, у мозга имеются защитные механизмы, но протеиновые агенты образуют свои комки с такой скоростью, что мозг не успевает бороться. Они превращают мозг в рыхлое месиво, и тело человека становится беззащитным.