Гонконг (др. изд.)
Шрифт:
– Господин Гошкевич! Юнкер принц Урусов! – представил Пушкин.
– Господин Гошкевич! Как рады!
– Принц...
Известно, что с военными моряками вместе взят в плен молодой дипломат, который, владея тремя европейскими языками, также знает китайский и японский. Он – глава православного колледжа в Пекине, естествоиспытатель, коллекционер, изобретатель летательной машины, главный советник посла Путятина на переговорах в Японии.
– Я уверяю вас, что у нас не было бы ничего подобного! – продолжал Дени. – Вы были бы сегодня
– Да, в этом случае у французов более цивилизованные морские законы, – подтвердил Роберт Гибсон, приехавший проститься и присутствовавший при этом разговоре на палубе «Греты». – Вам надо было сдаться в плен их судну...
– Россия и Франция ведут тяжелую войну, – заговорил Андре Руа. – Наши империи обладают почти равными силами и оспаривают друг у друга подвиги и славу. Наши герои Севастополя с восхищением говорят о вашем солдате: это противник смелый, бесстрашный, быстро исправляющий все нанесенные ему тяжелые повреждения и с необычной энергией наносящий ответные удары... Борьба равных, и она делает честь обоим противникам! Это общее мнение армии и общества.
– Англичане пытаются найти в Аяне ваши закопанные орудия; французы никогда не посмеют унизить себя подобными действиями...
– Князь Александр Урусов, вы с двадцатью людьми назначены к нам на судно? – спросил Дени.
– Да.
– Мы очень рады, принц Александр! Приятно будет видеть вас нашим гостем.
– Вы в Японию, лейтенант? – спросил Андре Руа у Мусина-Пушкина.
– Да-а, – мрачно ответил Александр Сергеевич.
– Желаем весело провести время!
– На том и порешили! – сказал Пушкин, когда гости отбыли. – Кто их всех разберет!
...«Барракута» отошла от причала и бросила якорь на рейде. Готовились к отходу ночью. Солнце висело низко над поблекшим охотским побережьем.
Скрестив руки на груди, Алексей смотрел, слушая музыку, которая все с большей и большей силой звучала в его душе. Воспоминания мелькали, и угадывалось будущее, которое потребует бесконечных сил. «Есть ли они у меня для всех испытаний? Отвратительное самочувствие – видеть родную землю и не сметь ступить на нее».
Проходя по палубе, Стирлинг взглянул на офицера, стоящего у борта.
Заслышав шаги, Алексей невольно опустил руки.
Стирлинг мог пройти, не замечая, как полагается капитану военного судна, но после обхода Аяна, встречи с епископом и передачи больных на берег он невольно слегка поклонился.
– Холодно ли здесь зимой? – спросил он.
– Я здесь впервые, – ответил Сибирцев.
– Как долго идет сюда почта?
Алексей сказал, что доходит с большим опозданием, особенно зимой. Хотел добавить: «Пойдет быстрей, когда поставим пароходы на реку» – но удержался.
– По Амуру возникнет удобное сообщение? – сказал Стирлинг.
Баркасы с людьми ходили между «Гретой» и «Барракутой». Палуба парохода в этот сумрачный час заполнилась угрюмыми русскими матросами с сундучками,
Подошел баркас, нагруженный ящиками с посудой. Стирлинг приказал доставить со склада для пленных и для команды по две тарелки на каждого и по чашке.
– По остальным судам ваших людей уже развезли, – сказал Пушкину старший офицер парохода. – На «Константине» приняли принца Урусова как гостя.
Известно, что юнкер князь Урусов говорил по-французски лучше, чем по-русски.
– Понимает ли кто-нибудь из ваших людей по-английски? – спросил старший офицер.
Из рядов вызвали Маслова, Берзиня и Васильева.
Пушкин сказал, что выбранные люди являются старшими унтер-офицерами, команда разбита на вахты и будет находиться под их наблюдением.
– К ужину они опоздали.
– Они ужинали на бриге, – ответил Алексей.
Сержант, боцман, помощник стюарда и младший боцман явились по вызову старшего офицера.
Сержант повел русских унтер-офицеров в жилую палубу. Ужин только что закончился, и вечерняя молитва прочитана. Койки подвешены. Время отходить ко сну, но все бодрствовали. Английские моряки стеснились в носовой и кормовой части, огражденные часовыми. Вся середина жилой палубы очищена, как для танцев.
– Вот, пожалуйста. Здесь. Вам в ночное время, после отбоя, отводится вот от этого орудия... тридцать шагов...
Все же просторней, чем на «Грете»! Пленные получали у подшкипера подвесные койки, тюфяки и одеяла, некоторым досталась подушка. Все старое, но лучше и не надо: чистые, во всяком случае. Матросы развесили свои качающиеся постели. Наконец-то можно отдохнуть и хоть ночь выспаться, не то что на бриге, где лежали вповалку на нарах. На «Грете» многим приходилось спать на палубе. Сегодня с утра была баня, стирка и выварка белья, сушка, сборы, писались письма.
Маслов прочитал молитву, и в первую ночь все улеглись. В четыре утра пленных могут поднять.
В капитанской каюте Стирлинг объяснялся с Пушкиным, Шиллингом и Сибирцевым.
– Я доставлю вас в Хакодате. Буду говорить с адмиралом о вашем статуте. Надеюсь сделать все возможное, но в английских правилах и приказах не сказано о том, чтобы освобождать женщин, детей и лиц штатской службы, поэтому коммодор решил, что Гошкевич идет на корабле... Я прошу вас подтвердить данное вами честное слово, лейтенант Пушкин.
Пушкин ответил, что слово подтверждает и что уже объявил своим офицерам и команде перед отъездом на «Грете»; что же до решений коммодора, то тут ничего не поделаешь...
«У нас тоже часто бывает, – подумал Алексей, – чем выше должность у чиновника, тем он глупее. Еще в древности замечено, что власть портит. Даже самая справедливая, как в Афинах!»
– Я передаю часть моих людей и переводчика на «Грету» под командование лейтенанта Гибсона. Команда парохода остается в уменьшенном числе. Ваши моряки производят отличное впечатление, они опытны.