Гонщик
Шрифт:
К пансиону я подходил в самом радужном настроении. Его не портили ни слегка гудящие от продолжительной ходьбы ноги, ни надвигающийся неумолимо статус бомжа: деньги-то из Маннера вытрясти так и не удалось. Мне оставалось пройти два-три квартала, но тут какой-то тип, лениво щелкавший семечки возле малозаметного безлюдного проулка, внезапно дернул меня за рукав, да с такой силой, что я потерял равновесие и чуть было не упал. Не давая опомниться, тип втолкнул меня в тот самый проулок, придав ускорение обидным пинком в зад.
Пробежав по инерции несколько шагов и утвердившись на ногах, я быстро огляделся. Справа и слева
— Ну чего, бла-ародный гаспадин, — с ленцой протянул здоровяк, — тут, эта, велено поучить тебя манерам. Чтобы, значица, в другом разе супротив уважаемых людей не тявкал.
И он принялся нарочито медленно закатывать рукава рубахи.
Драться я умею. Детство и юность прошли в не самых благополучных кварталах, вот и пришлось научиться. И не благородному английскому боксу, а жестокой уличной драке, с ее подлыми приемчиками. Отец рассказывал, бывало, о своей молодости. Там у них среди пацанов было некое подобие кодекса чести: дрались до первой крови, равным числом бойцов, без кастетов и заточек, не били ниже пояса… У нас было намного суровее. Зачастую случалось и так, что реально жизнь на кону стояла. Как, спрашивается, по-честному отбиться от банды отмороженных торчков? Да они и боль не всегда чувствуют. Впрочем, сейчас положение у меня не лучше. В прямой схватке мне этого бычка не одолеть, а за спиной еще один, и на что он способен — неизвестно. Так что следующий взгляд я бросил под ноги в поисках средств, могущих стать оружием. А потом словно в гонке: газ в пол и полетели, да так, что обочина сливается в сплошную ленту, тело действует вперед рассудка, а глаз выхватывает лишь отдельные картинки из стремительно проносящихся мимо пейзажей.
Сердце пропустило удар, и зачастило, тяжко бухая в груди и отдаваясь упругими толчками в висках.
Тук! Я, рывком присев, зажал в правой руке небольшой — не больше кастета — камушек, а левой скребанул по тропке меж зарослей крапивы, загребая в горсть размолотую до состояния пыли землю.
Тук! Не вставая, швырнул бугаю в рябую щербатую харю горсть земли и тут же, не дожидаясь результата, подался вперед и пробил ему правой в область мотни. Вложил в удар и силу руки, и вес тела, и, распрямляясь, ногами скорости добавил.
Тук! Плотно накушанная ряшка «учителя манер» сморщилась, из глумливой морды превратившись в физиономию обиженного ребенка, а я, уже выпрямившись и услыхав позади послышался легкий шорох, отшатнулся в сторону.
Тук! Мимо меня с легким свистом мелькнула цепочка с гирькой на конце. Задним числом отметил, что не сдвинься я в бок — запросто могла и темечко проломить. А так — с глухим стуком попала в лоб здоровяку, который как раз, выпучив глаза и зажав руками причинное
Тук! Я взмахнул рукой, имитируя бросок, и, отследив и прикинув движение помощника, метнул камень почти в упор.
Тук! Это уже не сердце. Это мой камень, брошенный почти в упор, попал гопнику прямо в лоб, на полпальца выше третьего глаза. Бандюган закатил глаза и принялся оседать на землю.
Тудух! Тудух! — громыхало сердце в груди. Бум! Бум! — отзывалось в висках. Внезапно стало душно, и я, прислонившись к забору, принялся судорожно хватать воздух пересохшим ртом, вытирая тыльной стороной ладони ни с того ни с сего вспотевший лоб.
Бум!
За спиной громыхнуло, я обернулся. Туша педагога-любителя рухнула-таки на землю, напрочь перекрыв проход, зато открывая вид на второй конец проулка. И там, в этом конце, стоял, перегораживая выход, грузовой мобиль. Наверняка на нем гопники и приехали за мной. Но, все-таки, кто их послал? Допросить бы, но просто так они мне ничего не скажут, а спрашивать с ножичком я как-то не научился. Придется ограничиться экспресс-обыском, да надо бы поторопиться, пока эта парочка не очнулась.
В карманах пошедших по шерсть нашлись неплохой выкидной нож, газетный кулек с семечками, кисет с махоркой, коробок серных спичек и четыре десятирублевых ассигнации на двоих. Ну как не постричь таких баранов? Деньги я прибрал в кошелек, спички сунул в карман, нож, по размышлению, перекинул через один забор, а свой камешек — через другой. Махорка и семечки мне были ни к чему, поэтому решил их оставить: пусть люди, как в себя придут, хоть чем-то утешатся.
Покончив с экспроприацией экспроприаторов, я, на ходу восстанавливая дыхание, зашагал к мобилю. Возможно, в нем найдется что-нибудь полезное. Или, по крайней мере, интересное.
Надеялся я напрасно: ни в кузове, ни в кабине не было ровным счетом ничего. По крайней мере, ничего не было видно. Я вздохнул, оглядел свой костюм, поправил ворот сорочки, отряхнул полы сюртука и пошел к пансиону. Как бы там ни было, а к обеду лучше не опаздывать. Мадам Грижецкая ждать не будет.
На повороте я оглянулся. На заднем борту мобиля было старательно выведено: «Успех». И ниже добавлено: «Товарищество на паях».
Увидев надпись, я выдохнул с облегчением: все же, это Т.Ф. Маннер послал своих мордоворотов. Правда, я ждал, что посыл случится не раньше завтрашнего дня, но так тоже неплохо вышло. Хотя, если честно, сегодня мне удалось отбиться по чистой случайности. Не ждали от меня подручники-криворучники такой прыти. Да и уловок таких не ждали. Знать-то наверняка знали, да только мой двойник, судя по всему, был рохлей, мямлей и тюхтей. И сказочным, фантастическим педальным лохом. Как он умудрялся совмещать эти свои удручающие качества с талантом гонщика — загадка.
Когда я добрался до пансиона, сердцебиение уже унялось, да и дыхание пришло в норму. Еще раз проверив состояние своего костюма, я постучал в двери. Проскочил, никому не показываясь, к себе наверх, умылся, переоделся и направился в гостиную.
Там было оживленно. Все обитатели пансиона расселись на диванах и креслах в ожидании обеда. Один из молодых людей готовился читать вслух ту самую статью. Я остановился на пороге, не торопясь входить и желая вместе со всеми послушать творение журналиста Игнатьева.