Гора Орлиная
Шрифт:
К ним подошел мастер второй смены.
— Не знаю, Николай Павлович, — сказал он, — о чем вы тут говорите, но я уже два раза у нее спрашивал: что за работа, кто поставил? Не могу добиться, молчит.
Леонов спокойно посмотрел на него.
— Кто, говоришь, поставил? Я поставил. Нам такая деталь нужна была, вот я и попросил, чтобы на вторую смену осталась.
— Так бы и сказала. А чего ж молчать-то?
Нина отвернулась, улыбаясь сквозь слезы.
Николай пошел по цеху, наклонив голову и слушая стук своих шагов
…«А слезы-то, слезы! — думал Николай, вспоминая счастливое лицо Нины. — Вот как бывает».
Это не давало ему покоя весь вечер.
«Нет, так нельзя. Не могу! Пойду, увижу ее!» — твердо решил он и утром следующего дня пошел знакомой дорогой мимо коксовой батареи.
В оконце пятнадцатого коксовыталкивателя он заметил задорное мальчишеское лицо.
— Эх, ты, на машине! — крикнул ему Николай, сложив руки рупором. — А где Надежда?
— Вспомнил! Она уже скоро месяц, как на курсах. Ступай в учебный комбинат.
Николай обрадовался. Она помнит о нем, помнит, — приняла его совет, пошла учиться…
«Какой же я дурак! Обиделся! Обижаться на девушку! А потом еще всякое стал выдумывать… Аркашку ругаю, а сам не хуже выдумщик! Может быть, ничего между ними нет и не было никогда, а я воображаю и мучаюсь… Пойду».
Вечером, часов около восьми, он сидел на крыльце учебного комбината, не решаясь войти в вестибюль, — за стеклянной перегородкой мелькала чья-то тень. Николай не помнил, долго ли он просидел, но, едва заслышав шум, поднялся. Вместе с другими курсантами мимо прошла Надя в знакомом сереньком пальто и синем берете. Николай невольно отодвинулся в тень: Надю вел Плетнев, бережно поддерживая под локоть.
Хорошо, что не заметили! Ничего больше Николай и не хотел в такую минуту. Невеселая минута. Зато все ясно. Теперь вот успокоится сердце, перестанет стучать, как пойманное, и все будет хорошо… Вот оно — тише, тише… Стук его утихает так же, как утихает стук ее каблучков по асфальту. Вот они стихли и стихло сердце. Теперь только одно — не думать, завалить себя работой, онеметь, превратиться в ледышку.
Забыть… Но ведь думается! Если бы не думалось!.. Если бы знать, куда девать себя!
А тут еще Аркашка… Опять пришел со своей бедой. И лицо такое вытянутое, жалостливое. Даже зло на него смотреть, словно видишь самого себя!
— Слушай, Аркадий, что ты ко мне привязался? Какой институт в октябре? И потом… не на ней же одной свет клином сошелся!
И вдруг эта случайная мысль привела за собой другую: клин клином вышибают… Так просто ее не забыть, легче забыть с другой. Еще вчера эта мысль показалась бы пошлой, а сегодня она стала спасительной. И вспомнилась Лена Семенова. Она же ему нравилась… Это все равно что с горя напиться. А что еще остается делать?
Лена удивилась. Но радостное удивление не помешало ей заметить, что Николай был в таком состоянии, словно с ним что-то случилось. Он тащил
— Что с тобой? — спросила она его на крыльце. «Не выпил ли? Кажется, нет…»
— Слушай, Ленок, вот что… я давно хотел сказать, — ты мне нравишься… понимаешь?
Лена посмотрела на него широко раскрытыми глазами и наивно спросила:
— А почему же ты не говорил?
— Что? — спросил он.
По этому глупому, неожиданному вопросу она поняла, что Николай ее не слушает, что он чем-то озабочен. И вдруг, как бывает в минуту просветления, догадалась, что произошло с ним.
— А где же та, помнишь? Ты с ней недавно гулял по городу…
Николай не ответил. Лена дернула его за рукав, словно хотела привести в чувство, и опять, уже более настойчиво, спросила:
— Где та девушка? Слышишь?..
— Я о ней и думать не хочу! — проговорил Николай. — Ты мне… понимаешь… всегда нравилась. Еще, помню, когда я приехал… когда в комитете комсомола встретились…
Он хотел ее обнять. Они шли по пустынной еловой аллейке. Лена остановилась, со слезами на глазах сказала:
— Коля, ты мне тоже нравишься… Но я так не могу… прости меня. Ты любишь другую! Я вижу…
— Нет! — стиснув ее руку, ответил Николай.
— Любишь… А я так не могу. — Слезы стояли в ее глазах. — Ну, хочешь, я тебя поцелую.
И она дотронулась до его щеки дрогнувшими губами.
— Не надо! — резко оттолкнул ее Николай. — Так меня и мама целовала…
Он не думал, что говорит, шел, запрокинув голову, обиженный на всех.
— Хочешь, я пойду и узнаю, где она, поговорю с ней, расскажу про тебя, какой ты?
— Не нужно! Не затем я к тебе пришел.
— Коля… я так не могу…
— Дурак я! — словно опомнившись, пробормотал Николай и усмехнулся: — И еще вот тоже… такой же дурак, у нас в цехе… Аркашка Черепанов.
— А что с ним? — живо спросила Лена. Ей хотелось отвлечь Николая от горестных мыслей.
— Тоже нуждается в утешении. — Он посмотрел на Лену и недовольно проговорил: — Его утешила бы!
— С ума ты сошел! — обиделась Лена. — Если я одна хожу, так надо мной смеяться можно?
— Ленок, я не то хотел сказать. Аркашка парень хороший и действительно нуждается в добром слове. Он ко мне пришел, а что я ему скажу, что?
— Да, я знаю его, — в раздумье проговорила Лена. — Он хороший парень.
— Вот и поговори с ним… Зайди и поговори… просто так. Он хочет уйти из мастерских, а я не могу его отпустить.
Странное это было свидание… Наутро Николаю стало стыдно за себя. Но он был рад, что Лена оказалась такая… Он пришел в цех с твердым решением: одно остается в жизни — дело!
А дело — черт бы его побрал — не идет как следует. Может быть, именно в этом и счастье, не идет оно, так надо нажать изо всех сил, все отдать только делу. Ничего не оставить для другого.