Гора Орлиная
Шрифт:
— Можете снимать, — сказала она, слегка улыбаясь и чуть приподняв голову.
— Есть, снимаю. Но вы убедитесь, я докажу вам, что мои неожиданные снимки будут гораздо лучше. Я могу вам доказать это хотя бы сегодня. Хотите?
— Посмотрим…
Гуляли они долго. К вечеру на горе стало заметно свежеть. Плетнев предложил спуститься в низину.
— Я знаю здесь один чудесный уголок.
Место оказалось действительно красивое. Под горою, словно в ущелье, тек ручей. Над ним нависли ветви деревьев. И странное дело: деревья были разные. Выше всех на каменистом бугре стояла сосна,
Надя села на корягу под сосной. Плетнев моментально сфотографировал ее.
— Не много ли? — спросила она.
— У меня есть снимок этого уголка, но — просто. А теперь он оживет. Белое пятнышко вашего платья вроде луча, и даже светлее.
Он поймал себя на мысли о том, что говорит красиво, и встревожился: не звучит ли это все фальшиво?
Они возвратились в город, когда совсем стемнело. Плетнев предложил зайти к нему, посмотреть снимки. Надя сказала, что в следующий раз непременно зайдет, а теперь уже поздно.
— Хорошо, я не буду проявлять без вас.
Надя зашла к Плетневу через несколько дней — после настойчивых просьб.
— Только без угощений, — предупредила она. Удивилась, что единственное окно было закрыто простыней. Плетнев засмеялся:
— Я же вас пригласил в фотолабораторию. Так что прошу извинить.
Он помог снять пальто, предложил зеркальце, расческу, усадил в кресло около письменного стола, а сам начал ходить по комнате.
— Вы садитесь, — сказала Надя, поглядывая на него. — А то и я начну ходить.
Плетнев сел поодаль на стул.
Она перелистала лежавшую перед ней на столе раскрытую тетрадь, потрогала готовальню, повертела пузырек с тушью, погладила линейку, огляделась по сторонам: книжный шкаф, маленький, но уютный, черный кожаный диван, на нем подушка, посредине комнаты стол, на стенах несколько картин и открыток. Приглядевшись, заметила большой, хорошо отпечатанный и накатанный глянцем снимок знакомого ущельица… Он был не хуже картины.
— Что же? — спросил Плетнев. — Приступим к священнодейству?
Он зажег красный фонарик, стоявший в углу у письменного стола, выключил верхний свет, пригласил Надю поближе, вынул из аппарата катушку пленки, отрезал кусок и опустил его в ванночку с раствором. Жидкость в ванночке заплескалась, отсвечивая красноватым цветом. Надя постепенно освоилась и стала примечать детали нехитрого искусства.
Через несколько минут он включил верхнюю лампу и, держа обеими руками пленку на свет, торжествуя, сказал:
— Глядите и убеждайтесь: вот ваш — преднамеренный, а вот мои — неожиданные. Смотрите, сколько движения в этом снимке, даже ветер и тот помог мне запечатлеть ощущение порыва. Вот ваше платье, как живое… вот ваша запрокинутая рука… вот солнце лежит на локте… а лицо, волосы… Надя, милая, да ведь это именно вы, вы, такая, какую я и люблю, какую нельзя не любить… Надя, вы верите мне, верите тому, что я говорю? Я как зеркало, я не умею лгать.
Плетнев взял
Он взял Надю на руки, крепко прижал к себе и стал целовать. И то, что в другой раз она приняла бы как самое дикое проявление силы и грубости, теперь показалось ей проявлением характера и покорило ее.
После того что случилось, Надя долго не могла видеть Плетнева. Мешал стыд. Но Плетнев был настойчив и даже требователен, и она снова стала встречаться с ним, заходить к нему. Стыд постепенно исчез, мужская нежность убивала его в минуты свиданий. Но теперь ее стало тревожить и даже мучить другое — сомнение. Любит ли он ее, и чем все это кончится?
Плетнев по-прежнему был ласков и нежен, так же, как всегда, интересовался ее успехами, помогал готовить задания, приносил интересные книги. Но сомнение не исчезало. Но с кем было посоветоваться Наде и узнать, всегда ли так бывает или это только у нее одной?
Она старалась заглушить это сомнение, и оно временами исчезало, особенно в часы встреч. Он был с нею, он был такой же, ни в чем не изменившийся, по-прежнему мечтал о том времени, когда она закончит курсы, получит интересную работу. Он и тогда — по праву старшего друга и мужа — будет помогать ей своими советами, своими знаниями, — учиться надо всегда… Успокоенная, счастливая уходила от него Надя. Разве малое счастье, когда тебя любят?!
Но стоило Наде не встретиться с Плетневым, одной провести длинный осенний вечер, как ей уже начинало казаться, что все знают о том, что случилось у нее с Плетневым. В один из таких одиноких вечеров она встретила Фаню, очень обрадовалась:
— Привет, рыженькая!
Пухлые щеки Фани даже зазолотились от румянца.
— Привет, елочка! Как живешь? Видела я тебя однажды с инженером. Ты что с ним, — серьезно?
Надя засмеялась:
— А что?
Ей давно хотелось поделиться с кем-нибудь, но разве можно было рассказать девчонкам в общежитии? Они сначала от души поахают, соберутся в кружок, пошепчутся, а потом разбегутся и разнесут сплетню. А Фаня — другое дело. Фаня замужняя. С ней можно, она поймет, посоветует, успокоит.
— Вот оно как! — выслушав признание Нади, проговорила Фаня. — А замуж когда же?
— Мы еще не говорили об этом.
— Не говорили? А зачем же тогда?..
Наде стало неловко.
— А вот я, елочка, не так…
— Что же ты не так? — обиделась вдруг Надя. — Любила одного, а вышла замуж за другого?
— Не бей меня, не хлещи, елочка, — примирительно сказала Фаня. — Я не виновата, не смогла свою любовь показать. Что ж… но своему Егорову я — жена любящая. Если уж пошла одной тропкой, про другую забыла… Сынок у нас родился…