Горбатые мили
Шрифт:
Океан принялся топить возвышающуюся часть, опять хоронить под волны, пока без злого умысла, не для того, чтобы отобрать, унести куда-нибудь.
Все-таки как велик наш интерес к добыче! Он первобытный в глубине захватывающих чувств, щекочет нервы.
— Не идет!.. — сдавленно выкрикнул громада тралмейстер. А руки у него уже ладили блок, звякали им, чтоб поднять, вытащить, взять переполненный трал тройной тягой. Это уловил и рулевой с бородой викинга, и Бич-Два, и Бич-Раз. Быстро, как в бою с невидимым беспощадным врагом, выволокли они тросы с приослабленных барабанов грузовых лебедок, уперли пятки в палубу, откинулись на спины,
— Шевелись! — скомандовал за Плюхина Бич-Раз и запел: — «Океан же — ну и переменчив он!» — Уже нагнал на себя глубокомысленную хмурь, устрашающе потемнел, а затем потянул со слипа трал обратно с такой яростью, точно передумал, ни в какую не хотел отдать зачерпнутое с его дна, с ожесточенным скрипом прикрыл льющейся темью кутец, дотянулся до мотни, взметнул пену. Тоже, видно, насчет выносливости-то, как у людей — надо ждать прилива мощи. А как тяжело вздохнул!
— Моее-е! — споряще сказал Бич-Два. Взглянул узнать, кто ему пригодился бы. Увидел Назара, Бича-Раз, Ксению Васильевну — целый вал людей, ожидающих скорой развязки в пользу Плюхина.
— Развернуло!.. — отдернул руку от леера Назар, как от горячего. «Где Плюхин? — сразу окинул весь ботдек. — Где? Он что… не найдет, какая мера лучше? Столько уже упустил времени!»
Дары океана! Да из него ничего не взять без драки. Этакий кинулся от кормы, плеснул, по-великаньи потянул трал к себе. А добытчики чем хуже его? Тоже не хлопали глазами, уплывающий белым китом трал потянули обратно. Чья возьмет?
У наконец-то по-человечески неспокойного Плюхина бегали глаза. Прытко скрылся за дверью промысловой рубки, прорычал рулевому:
— Станем сам знаешь как. Лагом!
Над шканцем взлетел длинный клин черноты: включился дизель компрессора. Он еще не рассеялся — весь фальшборт «Тафуина» ушел под океан. На свободно плавающий, словно оборванный, трал первыми опустились алеутские крачки, принялись клевать — разразился обычный пиршеский крик.
Ну, слава тебе, Нептун помог, наверно. Переполненный трал вышел из подчинений океанской воли — вылез на промысловую палубу, весь выполз, вместе с кутцом, серо-голубой, с красными искрами-плавниками, пропахший глубинными течениями и длиннющий, как пульмановский вагон. Стеклянно дзинькнула, как сломалась, выбитая Бичом-Два чека, и сразу из него реактивно загудело не разобрать что, красное и невыделимо общее, забурлило, наткнулось на борта «карманов», отчего они гукнули; и растеклась трепыхающаяся жижа, сразу, дав себя рассмотреть, из-за чего у большинства, кто обступил с трех сторон добытчиков и обработчиков, перехватило горло. На площади, равной промысловой палубе, от распинатых бугров буро-зеленой морской капусты под барабаном траловой лебедки до самого слипа, выхваченным из огня железом алели окуни, судорожно загребали клешни нежно-фиолетовых раков, горели растоптанные и еще кое-где целые колючие колонии пурпурных кораллов, краснели и бледнели, как подобранные один к одному, кальмары. А сколько перекатывалось и светилось ракушек возле таких непривлекательных на воздухе актиний, у ровно обструганных костяных прутиков, под известкованными веточками, над выводком расщеперенных бычков! Как удивленно, торжествуя, выгибали шеи рыбы-коньки! Какие сплетения образовывали вместе с травой лангусты! Сколько лихости обнаружили неистребимые скаты!
У слипа обиженно поджимала губы треска. Тонкий, худой Кузьма Никодимыч, распаленный, как все, слазал к ней, удовлетворенно
— Ничего, что я тут? Не подведу?
Дима в избытке хмельной шалости налетел на матроса-прачку со спины:
— Ничего! — То есть сказал: «Мы тоже с понятием. Тебя надо поддержать? Хорошо. Будет буря — с ней поспорим». — Стоп! Кузьма Никодимыч! Это же не простецкая ракушка, а бокал Паллады! Он — ваш! Запомните, куда его прячу. Надоест тут вам с нами — выковыряйте моллюска. От него, между прочим, убийственная вонь.
— Бокал? — покрутил в руке Кузьма Никодимыч. — Скорее — лилия. Больше на нее смахивает. — И покандыбал к добытчикам, за дощатую загородку. Сразу же бросился сгребать окуней.
А ничего не прихватил с собой: ни лопаты, ни насаженного на палку щитка. Так он — ногой.
Раззадоренного, по-крабьи красного Назара, с оглядкой, таясь, поманил пальцем боцман… Эк, не вовремя!
Богатый улов, чуть не с океан, еще трепыхался, кое-где бунтарски перевертывался, яро бил хвостами, опирался на головы, чмокал и широко раздвигал жабры, а за кормой из-под валов выпирала плоская бесконечная спина второго по счету близко подтянутого трала.
Назару не хватало Зельцерова. Заведующий производством, не стерпев, что повезло не Зубакину, куда-то как в воду канул.
Урок, преподанный Назаром Плюхину, пошел впрок. Назар чувствовал то же, что выпадает помогающим кому бы ни было брать неодолимые барьеры. Затюканный Зубакиным Плюхин смотрел на все смело.
Близко от Назара выкладывался Кузьма Никодимыч, в том же темпе. Не где-то за переборкой, а на обнаженной для ветров горловине ненасытного люка он тем же манером, как запальчивые добытчики и все, кто поглощал с ним крабов у бочки, через плечо содрал с себя пиджак, уже сырой от обильного пота.
— Что, жарко? — Крепыш тралмейстер с выпирающими из-под майки мышцами, как перегнутыми канатами, походил на отъявленно ленивого из-за того, что умел работать умно, с расчетом.
— Здесь!.. — Кузьма Никодимыч шмыгнул, затряс головой. — О-ой! Не знал!.. Душа сама поет!
Если бы кто-нибудь сбегал за Зубакиным! Привел бы его, сказал: «Не загляденье ли? Все заодно с обработчиками!» Он не раздумывал бы больше: так — не так, что такое объединяющая работа, в радость ли? Подтвердил бы, как утвердил: «Она наша наиглавнейшая, самая значительная песня!»
Расстроенная Ксения Васильевна, облаченная в фуфайку, уже почти приблизилась к проходу в бытовку. Где-то близко — не у элеватора ли? — басил Бич-Два:
— Будь другом, припрячь для меня одну акулу. Можно небольшую.
— Препарировать собрался? На чучело? Пустое! Она же что? Хрящ, обязательно протухнет, — раздался чей-то хохот, вроде бы Бича-Раз.
Когда уже расходились с юта, первый помощник сказал, что ее печень убивает рак.
— У тебя-то он от чего завелся?
— Упреждаю.
— Варишь, поди?
— Нет. Сырком.
Ксения Васильевна заглянула в прачечную и заподозрила, что за слоистым паром кто-то согнулся, как при стирке белья.
— А кому тут нашлось дело? — учинила допрос.
— Одному невезучему.
— Ты?.. — узнала Венку по голосу. — А ну марш отсюда! Какой!
— Ксения Васильевна!
— Что, я без тебя не управлюсь?
— Нет, у меня же преимущество.
— Мели, Емеля.
— Я за отца.
— Окрепни сначала. Не то на тебе кожа лопнет.