Горбатые мили
Шрифт:
— Как здорово, что нас никто не короновал! — поддал Бич-Раз.
— Впредь будем такими! — как на зло кому-то, сказал Дима. — Мы же не эти, не августейшие особы! Так, подражатель?
Рулевой с бородой викинга зыркнул на него, поперхнулся. Плюхин кончил смаковать, пошел по своему штурманскому делу наверх.
Игнатич скосил глаза налево. Оказывается, боцман набирал клешни в беремя. Для себя, что ли?
— Это Венке всего полезней, — сказал рачитель всего такелажа, вещевого имущества, инструмента и прочего, включая флотские полезные привычки.
Ксении Васильевне никак не
Ксения Васильевна осмотрела ее как возможную соперницу, придирчиво: «Что же Назар-то?.. Почему такой? Не заходит лишний раз. Стесняется? А я так не могу!..»
Бичу-Раз больше нравились не только что сваренные крабы, сбегал с ними к морозилке. Поделился с первым помощником:
— Попробуйте! Объедение.
— Майнай, я говорю! — прогремела над промысловой палубой команда Плюхина. — То есть, вирай! Сбился с вами. — Он, сконфуженный, не убавил ход «Тафуина». Спустился на ботдек.
А Бич-Два и усач Серега, точно так же как Клюз, только заложили за обе щеки. Поскакали, понеслись громко топочущей оравой к бухте стального троса, второпях свалили с нее расправленные для просушки рукавицы.
— В рубке!.. — позвал Плюхин рулевого.
— Я уже!..
— Повернул?
От включенной траловой лебедки исходил раздольный, ни на что не натыкающийся, много чего обещающий вой. Все невольно, уже растревоженные одной неделимой надеждой, охотно отдавались ему, суеверно не позволяя себе прежде времени обрадоваться, чтобы не навредить тому самому, выверенному чувствами ходу событий.
Из жилого отсека выбежали друзья-электрики. К ним примкнули смешливые буфетчицы и представительный, сильно раскачивающийся кок. В пестром скачущем потоке замелькали белые колпаки.
— Окуни? — все спешили удостовериться. — Нет, правда? — хотели побыстрей в это поверить.
Озябший Назар переходил на ботдеке от капитанской лодки к борту, от него — к осаженному боцманом спасательному кругу. Он, атеист, молил, чтоб им с Плюхиным посчастливилось, если справедливость не что-то вообще, а действительно беспристрастно и полной мерой венчает безупречно осуществленные начинания.
Возле него недолго пробыл Дима. Не полез с разговорами…
Напротив объявился Зельцеров… Что делалось вокруг? Океан как вроде опал, потому что не знал, с чем из него в тот раз вымчит вверх, кутцом вперед, трал. Только что искал, какой шпангоут у «Тафуина» самый слабый, и уже гладил слип так нежно, как ластами ласковых морских котиков, надвигал на него, ухал вниз. Над ним обезоруживающе бесконечно парили, отставали, взмывали и крючконосые глупыши, и белощекие крачки, и юркие маевки, и длиннохвостые поморники, и чегравы, и черноголовые хохотуны, и сизые качурки, и бургомистры, и клуши, — такие пронзительные — заглушили траловую лебедку. Куда они метили сесть, туда переводил взгляд Назар. То же делали Игнатич, рулевой с бородой викинга, Серега. Мотали головами. Только Ксения Васильевна стояла потерянно, вроде бы к тому же
Дима вполне доверял тралмейстеру, а тем не менее считал за ним метки на ваере (марки).
Электромеханик Бавин начинал курить. Затягивался раз, два и отшвыривал от себя сигареты.
Скорее бы трал прорезал поверхность океана, беспрестанно двигающуюся, ускользающую, тоже как бы охваченную смятением. А то мука-то какая! Где он? Оба ваера чуть не отвесны.
Шумно, со всех сторон, захлопали крылья.
— Тридцать четыре, тридцать пять…
Живчик Дима стукнул себя по колену: «Товарищ старший помощник, скомандуй добавить обороты лебедке, она ж едва тянет!»
За кормой и чуть наискось от нее, сначала в одном месте и сразу же в другом, среди запримеченных Бичом-Два мощных закруток, неведомым пришельцем из другого мира, сонно, как само по себе, проплыло что-то светлей волн, может быть, пятнисто-желтое, из одних округлостей, перетянутое тут, там.
«Э-гей!» Бич-Два словно опомнился. Вытянул шею — не увидел на промысловом мостике Плюхина. Решился действовать без команды — некогда дожидаться ее. Поправил блочок в тросах грузовой лебедки и потому проглядел, когда то, что было еще недавно неясным, обернулось объемом вполне реальных размеров. На что Клюз (он всего повидал в своих красочных одиссеях), а тоже с запрокинутой головой чуть не попятился от неожиданности. Начальник рации, во всем точный, также не признал кутец, его сплошь клетчато-красный конец, сравнимый только со свежей убоиной в белой авоське.
— Это же улов! — как о большом несчастье, чуть не с плачем сказал Бич-Раз, всего на какой-то миг опередив Диму. Тот разобрался и в экстазе, не помня себя, сгреб полного, застегнутого на все пуговицы Ершилова, затряс его, также пораженного увиденным.
— Ай да мы! — возликовал рулевой с бородой викинга, крутясь волчком.
Внизу, под промысловым мостиком, тотчас разгорелись страсти.
— Говорил? Слыхали? Гонялся Зубакин за окунями все одно что Иванушка-дурачок за жар-птицей. А давно бы сюда надо…
Назар конечно же не остался бесчувственным — точно взлетел на гребне волны. Он все б отдал, чтобы увидеть, что на лице у Зельцерова? По грудь, если не больше, вылез через леер промыслового мостика, под которым к тем, кто схлестнулся и умолк, присоединился надтреснутый дискант. «Ершилов здесь, Зельцерова нету. Это ново!»
— За границей-то… Слыхали? Вылетело у меня название… Одним словом, во Франции тамошние рыбаки поят пойманных рыб водкой, а потом отпускают гулять. С ними знаете потом сколько приходит!
Кто-то из стиснутых там же обрадовался:
— Осенило! Вспомнил! В Сен-Мало!
А несомненный вещественный успех Плюхина, огромный, раздвинутый, весь в белых капроновых ромбах, прихлопнул собой гвалт наплывным утробным кряхтеньем, чувствительно по ходу своего движения стукнул в нижний край слипа донной частью. Затем сразу же сполз, скрылся в воде. Как оборвался. Только через минуту, может быть, показал свой торчащий бок там, далеко.
Треснул он? Не видно под пеной! Назар налег на Игнатича, чтобы не существовало больше неясности.