Горбун
Шрифт:
— Эта уверенность, наверное, помогает вам выдерживать не только телефонные звонки, но и существенные трудности? — осведомился Дружинин.
— А то как же! Мне поэтому и близка философия Хребтова. Он ведь в тяжёлые минуты находил утешение в том, что бывает ещё хуже. Вот и я этим утешаюсь. И других утешаю.
— Других?
— Ну да. Моя подруга только начнёт жаловаться, что всё дорого, серо и нудно, жизнь невыносима, а настроение хуже некуда… У вас такое бывает?
— У всех, наверное,
— Безусловно. У каждого свои беды. Вот я её и убеждаю, что радоваться жизни надо именно сейчас, потому что потом будет ещё хуже.
— Очень действенное утешение.
— И понятное каждому советскому сердцу.
— Вы ведь знаете, что я только наполовину русский, — хмуро напомнил горбун.
— Я не сказала «русскому», а подчеркнула «советскому», то есть обитающему в нашей стране. Ира меня уже не понимает, потому что уехала до перестройки и приспособилась к жизни здесь.
— А вы бы смогли приспособиться? — спросил горбун.
— Человек ко всему может приспособиться, — философски рассудила я и сделала исключение. — Кроме больных ностальгией в острой форме.
— Вы ностальгию ещё не ощущаете? — заинтересовался горбун.
Разговор с ним оказывал на меня странное успокаивающее действие. Только что я умирала от горя и отвращения к себе, горбуну и всему миру, а теперь говорила совершенно спокойно и даже начинала чувствовать странное удовольствие.
— За несколько дней я её ещё не почувствовала и ещё через несколько дней, когда надо будет уезжать, тоже вряд ли успею почувствовать.
— Вам здесь понравилось?
Я вспомнила, как хлопал глазами Хансен, услышав мой ответ на такой вопрос, и хотя была уверена, что горбун расценит его как шутку, всё-таки решила не рисковать.
— Пока было больше неприятностей, чем хорошего, — просто сказала я. — А город красивый.
— Да, — согласился горбун. — Отдохнуть вам не удалось. Что вы делали сейчас? Только больше не говорите о привычке Ирины пить сырую воду.
— Я не говорю. Меня мучила жажда просвещения, и я её утоляла.
— Иссушали мозг наукою бесплодной? — рассмеялся горбун. — Вновь мини-плитка на двести ватт?
— Вы запомнили? — удивилась я. — Нет, такие потрясения мне ни к чему. Я мирно читала "Мёртвое озеро".
— А я думал, что перед вами та зелёная тетрадь…
Достигнутый покой рухнул от этих слов.
— Нет, передо мной только книга, — сухо ответила я.
Горбун помолчал.
— Возникли какие-нибудь трудности? — осторожно спросил он. — Я мог бы помочь.
— Нет.
Вновь последовало молчание.
— Жанна, вы дверь закрыли? — спросил он с неожиданным оживлением.
— Да. Я всегда её закрываю.
— А окно?
Я взглянула на окно.
—
— Простите, что я выспрашиваю, но при нынешних обстоятельствах надо как следует проверять засовы.
— Я с вами совершенно согласна и уверяю вас, что все замки основательно смазаны, засовы задвинуты, а мост поднят.
— А окна?
— Забраны решётками, а стёкла пуленепробиваемые.
— Все?
— Разумеется. Я придерживаюсь мнения Пуаро, что свежий воздух хорош на улице, а в дом его впускать незачем.
— Проверьте, чтобы мне было спокойнее. Вдруг свежий воздух в дом всё-таки проникает?
— Хорошо.
Меня удивляло, что горбун ни разу не упомянул о своём дяде. Или он забыл о решении отправить нас на ипподром, или то была только шутка, воспринятая мной всерьёз и сильно подпортившая мне нервы.
— Проверьте сейчас же, при мне.
В глупой настойчивости горбуна была только одна хорошая сторона — это доказывало, что проникать к нам у него не было намерения, иначе он бы не требовал тотчас же проверить окна и двери. Хотя, если учесть, что в доме, где происходят убийства, легкомыслию нет места и все запоры проверяются неоднократно, преступник вполне может проявлять заботу, не ущемляя своих интересов.
Я с досадой положила трубку на стол, вышла в прихожую, дёрнула за ручку дверь, обошла все комнаты, проверила окна, вернулась в гостиную и осмотрела окно там, а потом уже вспомнила про кухню. Вот здесь окно было чуть приоткрыто, но настолько незначительно, что с улицы оно казалось надёжно запертым, поэтому никакой благодарности к горбуну за его настойчивость я не почувствовала.
— Всё в порядке, — сказала я ему, вновь взяв трубку.
— Вы хотите сказать, что закрыли все окна или что все окна были закрыты? — пожелал уточнить он.
Непонятно, откуда у людей возникает потребность уцепиться за какую-нибудь мелкую деталь и выспрашивать о ней во всех подробностях.
— Ни то, ни другое, — ответила я. — Окно на кухне было чуть приоткрыто, и я его закрыла. Но только его.
— А говорили…
— Всего не учтёшь, — прервала я его намечавшиеся излияния.
— Ирина уехала?
От неожиданности я чуть не проговорилась, но вовремя спохватилась и довольно спокойно ответила, что моя подруга дома.
— Она может подойти к телефону?
Похоже, горбун решил проверить, правду ли я говорю. Сейчас моё решение скрыть отъезд Иры казалось не имеющим смысла, но уж коли я начала лгать, останавливаться на полдороге было нельзя, и я дала исчерпывающее объяснение, почему она не может подойти.
— Она принимает ванну.
У разных людей разные вкусы и привычки, поэтому я ещё добрый час могу ссылаться на то, что Ира принимает ванну.