Гордая бедная княжна

Картленд Барбара

Герцог покачал головой:

– Нет, по-моему, она – аристократка, а они все невероятно, немыслимо горды. Я помню, что, будучи в Санкт-Петербурге, считал их самыми гордыми людьми на свете. Они никогда не позволят себе опуститься до бедствующих нищих, берущих милостыню.

– Князь, кажется, готов принять от вас деньги, – сказал Гарри.

– Судя по письму, он намерен продать мне что-то, а это совсем другое дело, – возразил герцог. – И я готов поспорить с тобой, Гарри, что в каких бы тяжелых обстоятельствах

он ни находился, он не взял бы деньги просто в качестве помощи.

Ему показалось, что Гарри относится к этому скептически, и добавил:

– Ты не знаешь русских так, как знаю их я. Они – необычные люди, и те, кого не убили большевики, должны испытывать ужасные страдания, чувствуя, что они не нужны никому в мире.

Гарри с удивлением взглянул на него.

Сострадание или сочувствие к побежденным неудачникам. кажется, не были свойственны герцогу, но он смолчал, надеясь, что новое развлечение окажется завтра столь же интересным, как и сегодня.

Базар был заполнен народом, но казалось, никто не покупает ничего ни с лотков, ни в лавках, в которых мало что могли предложить на продажу.

Когда они проезжали по улицам, герцог заметил, что люди, медленно передвигающиеся по грязным разбитым тротуарам, выглядели еле живыми от голода.

Многие дети были босыми, женщина, приблизившаяся к ним за милостыней, вытянула тощую костлявую руку, а ребенок, которого она держала на руках, настолько исхудал, что казалось, жить ему осталось всего несколько часов.

Герцог дал ей несколько мелких монет, и она поспешила прочь, как будто боялась, что он пожалеет о своей щедрости и отнимет у нее то, что дал.

Долли все рвалась вперед, и в своей богатой меховой шубе она смотрелась как-то несуразно среди лохмотьев и аляповатых одеяний окружавших пешеходов.

Многие турчанки все еще носили чадру и кутались в черные бурнусы. Многочисленные густые складки юбок тем не менее не могли скрыть их худобу, свидетельствующую о постоянном голоде.

Долли остановилась, когда гид подвел ее к маленькой лавке, в витрине которой были выставлены несколько дешевых часов и тазик с маленькими монетками из разных стран.

Долли бросила на витрину презрительный взгляд и вошла в лавку вместе с гидом.

Многословно и экстравагантно жестикулируя, он объяснил продавцу, что требуется леди.

Старый лавочник, выглядевший жалким и каким-то застывшим, лишь пожимал плечами.

Он коротко ответил что-то гиду, и тот сказал Долли:

– Он говорить, леди пришла слишком поздно. Два-три года назад хорошие украшения очень дешевые. Теперь все ушло!

– Куда они ушли? – настаивала Долли.

Последовал долгий обмен словами, из которого удалось наконец выжать информацию, что заморские покупатели драгоценностей скупили все, что было можно.

Герцог, слушавший в дверях,

понял, что его предположения сбылись, но Долли все еще не хотела мириться с поражением.

– А как насчет мехов? – спрашивала она гида. – Русские соболя? Должны же они быть где-нибудь в Константинополе?

Гид сказал, что знает место, где могут продаваться какие-то меха, но был не уверен в этом.

– Вези нас туда! – скомандовала Долли.

Они направились к воротам базара.

– Я хочу осмотреть дворец, – объявила внезапно появившаяся возле них Нэнси.

Они с мужем бродили по базару самостоятельно, заглядывая в лавочки, рассматривая пряности и специи.

Нэнси подошла к герцогу.

– У всех этих людей очень печальный вид, – сказала она. – Им почти нечем торговать и добывать себе пропитание. Что станет с ними?

– Думаю, более устойчивое правительство со временем что-то сделает для народа, – произнес герцог без особого оптимизма.

– А что случится к тому времени с детьми? – тихо и печально спросила Нэнси.

Не найдя ничего на базаре, они последовали за Долли, выйдя из-под навеса на солнечный свет.

Яркое солнце сверкало на стройных минаретах и величественных куполах. Город выглядел прекрасным, но трудно было не думать об иллюзорности этой красоты, когда улицы были такие неубранные, а люди такие убогие.

Они долго ехали по узким улочкам, все еще вымощенным булыжником, с выстроенными по обеим сторонам домами, почерневшими от времени и запущенности.

Проводник остановил экипаж в грязном дворе и вошел в высокий дом с выбитыми стеклами.

Он задерживался, и герцог сказал:

– Я чувствую, что сегодня у нас будет очень неудачный день.

– Я уверена, что у них есть кое-что припрятанное, – настаивала Долли, – вот только бы нам найти это.

Она взяла герцога за руку.

– Помоги мне. Бак! – взмолилась она. – Ты же умеешь находить то, что нужно, а я так хочу сувенир из Константинополя.

– Но я не могу купить тебе того, что невозможно достать, – отвечал он.

– Но ты поговори с гидом. Скажи ему, что можешь заплатить много денег, если он достанет что-то ценное.

– Если бы у него хоть что-то было бы, – сказал герцог, – он предложил бы нам, можешь быть уверена!

Гид возвратился и подошел к экипажу вместе с пожилым горбуном, кутавшимся от холода в старую шаль, наброшенную на плечи.

– Этот человек говорить, – объяснил гид, – он находить леди меха к вечеру. Медвежьи или козьи, но ничего другого.

– Зачем мне такая дрянь! – резко ответила Долли. – Должны же быть где-то соболя, если мы так близко от России!

Гид перевел это горбуну, который лишь повторил то, что сказал ювелир: все соболя, которые были в Константинополе, скуплены несколько лет назад.