Гордая бедная княжна
Шрифт:
Она виновато глядела на него, боясь, что он сердится. Но сиявшие нежностью глаза герцога заставили ее броситься к нему и расплакаться.
Он крепко прижал ее к себе.
– Моя драгоценная! Моя любимая! Не надо плакать. Ты была такой поразительно храброй. Я не могу видеть тебя несчастной.
– Я вовсе не… несчастлива, –
– Это – правда, мое прекрасное сокровище.
– Я была так… напугана, когда папа… умер, – бессвязно бормотала она, – я была совершенно одна… я не хочу зарабатывать… на жизнь… я не хочу быть гордой, но… хочу быть… в безопасности с… тобой.
– И так будет всегда, – ответил герцог, касаясь губами ее волос.
– Ты… уверен… действительно уверен, что любишь… меня?
– Очень, очень уверен, – сказал он. – Но ты не должна плакать, моя любовь.
Он понимал, что в ней теперь рушатся барьеры, которые она возвела между собой и миром и которые защищали ее, как доспехи.
Гордость сменилась любовью, и княжна принадлежала теперь ему.
Держа ее за подбородок, он поднял ее лицо вверх. Со слезами на темных ресницах и на щеках она выглядела такой прелестной, что он смотрел на нее так, будто видел впервые, – Я люблю тебя! Я люблю тебя! – сказал он. – Как могло нам выпасть такое счастье? Как же мне повезло во всем мире найти тебя!
– Я… хочу сказать то же самое, – пролепетала Милица. – Я никогда не думала, что ты… полюбишь меня. Когда я… предложила тебе… себя, я притворилась, что делаю это лишь потому, что должна оплатить долг… благодарности. Если бы я могла быть с тобою хоть… недолго, у меня было бы… что помнить… всю оставшуюся жизнь.
– Всю оставшуюся жизнь ты проведешь со мной, – сказал твердо герцог, – и, мое сокровище, я знаю, что мы будем бесконечно счастливы, даже если мне
– Я никогда, никогда не буду… гордой, – покорно сказала Милица.
Герцог рассмеялся:
– Уверяю тебя, что этого я не могу ни предотвратить, ни изменить, и я буду чрезвычайно гордиться тобой, моя прекрасная любовь.
– Ты… действительно думаешь, что я… прекрасна?
– Я смогу убедить тебя, что ты чрезвычайно прекрасна, – ответил герцог, – но на это потребуется очень много времени.
– Я согласна, ведь мне так нравится с тобой разговаривать!
– Я тоже счастлив разговаривать с тобой, – ответил герцог, – но теперь, моя восхитительная жена, я должен многому научить тебя в любви.
Он почувствовал, как Милица затаила дыхание и в ее голосе проскользнули неожиданные нотки страсти:
– Научи меня… пожалуйста… научи меня! Я хочу не только любить тебя… но и заставить тебя… любить меня… и я такая… невежественная, что не знаю… как… начать.
– Вот как мы начнем, – произнес герцог, приблизив губы к ее губам.
Он поцеловал ее сначала в губы, затем – в шею, улавливая пробуждающиеся в ней неведомые доселе чувства.
Она была настолько пленительной и соблазнительной, что и в герцоге с новой силой всколыхнулись физические и духовные страсти, тоже еще неизведанные им.
– Я… люблю тебя! – воскликнул он, – Боже, как я люблю тебя, моя прекрасная! Я буду очень нежен. Тебе будет хорошо, не надо бояться.
– Я… не боюсь, – шептала она. – Я очень люблю тебя, и нет… ничего в мире, кроме тебя.
Губы их слились в страстном поцелуе, и когда в разгоряченной пламенем любви княжне сгорали и гордость, и ненависть – все, кроме любви, – она почувствовала, как он расстегивает на спине ее платье…