Гордое сердце
Шрифт:
— Вам все еще не хочется изучать анатомию, — проворчал он в конце концов. — Скульптура так чертовски хороша, что вы этого даже не заслуживаете. Но скелеты у них не в порядке. Повторяю, вам надо изучать кости и мускулы. Я уже не удовлетворяюсь вашей халтурой. Я знаком с одним человеком в Нью-Йорке, к которому вам придется ездить и работать три раза в неделю. Он занимается исключительно анатомией.
«Не могу», — уже просилось ей на язык, но она промолчала.
— А что вас не устраивает конкретно? — наконец спросила она. — Я скопировала собственное
— Копирование и есть копирование! — заорал он на нее. — Я вам говорю, что с этим надо кончать! Приличный скульптор создает свои фигуры изнутри — творит людей так же, как Бог!
— Может быть, теперь мне стоит только рожать детей, — сказала Сюзан, но потом поняла, что он имеет в виду.
Он пропустил ее слова мимо ушей.
— Единственное преимущество, которым вы можете пользоваться как женщина, это сидеть у мужа на шее, чтобы он кормил и одевал вас, когда вы работаете. Мне пришлось делать кое-что на продажу, чтобы прожить.
— Вы меня не понимаете, — запротестовала она возмущенно. — Я не такая, как вы, я — человеческое существо, я — женщина, которая хочет…
— Мне даже пришлось делать из себя придурка из-за одной бабы, — продолжал он, даже не обращая внимания на ее слова. — Хоть я и был беден и горел страстью к работе, я вынужден был волочиться за женщиной и в конце концов убедить ее, чтобы она удрала от своего мужа. Зато потом я думал, что уже никогда не смогу от нее избавиться. На это у меня ушли годы, прежде чем я понял то, что знаю теперь: нет ничего и никого важнее собственной работы. Если бы еще тогда кто-нибудь схватил меня, врезал пару раз и сказал то, что я теперь говорю вам: у таких людей, как мы, нет ничего, важнее работы. Нас мало таких, кто так устроен, и мы делаем работу за весь мир. Все остальные могут только стоять и глазеть на то, что создаем мы.
Он вырвал ее из привычного мира, и теперь она стояла рядом с ним, словно сжигаемая огнем.
— Мне следует разбить это на куски и не начинать снова, пока я не пройду курс анатомии? — спросила она.
— Вы с ума сошли, — нетерпеливо сказал он. — Это хорошо, слишком хорошо, чтобы улучшать. Чертовски хорошо, и вам надо доделать скульптуру.
— Я хотела сделать это в мраморе.
— Ну нет. Мрамор оставьте для самых лучших вещей. Я дал вам высечь тот фонтан только для того, чтобы посмотреть, насколько вы с этим умеете обращаться. В один прекрасный день вы отбросите глину и уже не прикоснетесь к ней. Вы предназначены к ваянию, а не к лепке. Но вот это пойдет для бронзы. Я отошлю фигуру сам. И знаете что, я подам за вас заявку на конкурс. Я знаю одного типа, который хочет что-то в этом роде для больницы, построенной в честь его отца. Это подойдет. Я переговорю с ним.
Он обошел скульптуру, слегка посвистывая и покачивая своей медвежьей головой.
— Кое-что вам действительно удалось, — сказал он наконец с одобрением. — Вы, правда, сделали снимок деталей, но потом себя преодолели, и кое-что получилось. Эта женщина очень хороша тем, что смотрит вот так в сторону — это было умно
Он натянул обтрепанную кепку аж до ушей.
— Рассчитывайте на то, что во вторник начнете работать с костями.
Через мгновение она услышала, как его автомобиль разбрасывает гравий по дороге.
Вечером она сказала Марку совершенно нормальным голосом:
— Сегодня тут был Дэвид Барнс, смотрел мои работы.
Они сидели рядом на широкой, прогнувшейся веранде. Это был такой же вечер, как любой другой, и она хотела, чтобы таким он и остался до конца.
— Что он говорил? — Голос Марка имел приятный, хотя немного холодный оттенок. Она подсела поближе и вложила ему в ладони свои руки.
— Он сказал, что это совсем неплохо. Но в действительности я очень мало умею. У меня нет знаний и опыта.
— Он слишком большой гордец! — воскликнул Марк. — Ты сделала их восхитительно! Мне бы снова хотелось па них посмотреть.
— Он сказал, что я только копирую тело, а не создаю.
— Что это за глупости он говорит? — проворчал Марк.
— Он хочет, чтобы во вторник я съездила в Нью-Йорк и начала понемногу изучать анатомию. Ты не был бы против? Я бы возвращалась до твоего прихода с работы.
В сумерках она слышала, как попыхивает трубка Марка. В конце концов он сказала:
— Знаешь, я хочу, чтобы ты делала все, что пожелаешь, но мне хотелось бы знать, понимает ли этот тип это.
— Я буду ездить всего лишь дважды в неделю, а Джейн между тем прекрасно позаботится о детях, — сказала она.
Он не ответил. Но Сюзан уже сказала то, что должна была сказать. Через минуту она встала, села Марку на колени, свернулась в клубочек в его объятиях и замерла. Они долго молчали.
— Ты моя лапочка, — прошептал он наконец. — Ты такая лапочка.
Как только Марк во вторник утром ушел, она поднялась наверх, сняла цветастое домашнее платье и переоделась.
Марк забыл, что уже вторник. Он поцеловал ее и, как обычно сказал:
— Ровно через десять часов я снова буду дома.
— Мы все тебя будем ждать у калитки, — попрощалась она.
А Джон добавил:
— Хорошо, что Марсия уже немножко умеет ходить, она тоже сама дойдет до калитки.
Они проводили Марка по садовой дорожке к калитке и помахали ему. Затем Сюзан быстро обратилась к детям:
— Джон, мама сегодня должна уехать, так что помоги Джейн с Марсией.
— А куда ты едешь? — спросил он.
— В Нью-Йорк.
— Что ты там будешь делать?
— Работать.
— Будешь ходить на работу каждый день, как папа? — спросил он испуганно.
— Нет, нет, только иногда, — ответила она и оставила их стоящими под солнцем. Они смотрели ей вслед, взбудораженные, потому что это было выше их понимания. Но Сюзан должна была уехать.