Гордубал

Чапек Карел

После ужина Манье не терпится уйти.

– Постой маленько, Штепан, - останавливает его Гордубал, - что же это я хотел сказать... Да! Ну, а каков урожай в нынешнем году?

– Сенокос был хороший, - уклончиво отвечает Манья.

– А рожь?

Полана бросает быстрый взгляд на Штепана.

– Рожь...
– мнется Штепан, - да ведь хозяйка продала поле, что там на горе. Нестоящая работа, хозяин, одни каменья.

У Гордубала екнуло сердце.

– Одни каменья, - ворчит он.
– Верно, одни каменья. Да ведь

поле - это самое главное, Полана!

Штепан самоуверенно скалит зубы.

– Выгоды с него ни на грош не было, хозяин. Луга у реки куда лучше. Кукуруза там в человечий рост выросла.

– У реки?
– дивится Гордубал.
– Ты купила поле в степи, Полана?

Полана проглатывает какие-то слова, готовые сорваться у нее с языка.

– Помещичьи луга, хозяин, - объясняет Манья, - земля там крепкая, глубокая, прямо хоть свеклу сажай. Только за свеклу плохо платят. За все плохо платят, хозяин. Куда выгоднее держать лошадей. Доходное дело. Выходишь одного коня - и денег получишь больше, чем за год мужицкой работы. Прикупить бы еще участок в степи и построить там конюшню.
– У Штепана заблестели глаза.
– А коню в степи привольнее, хозяин. Конь не коза.

– Помещик луга уступит, - размышляет Полана и вслух считает, во сколько они обойдутся; но Гордубал не слушает, Гордубал думает о ржаном и картофельном полях, которые продала Полана. Правда, там много камней, да ведь они испокон веков были! Уж такое наше дело, братец! Года за два до отъезда я распахал там участок на косогоре. Э-эх, да что ты понимаешь в мужицкой работе!

Гафья подходит к Штепану и опирается локтем об его плечо.

– Дядечка Штепан!
– шепчет она.

– Ну, чего тебе?
– смеется Манья.

Девочка мнется.

– Ничего, просто так.

Штепан сажает ее на колени и покачивает.

– Ну, что ты хотела сказать, Гафья?

– Дядя Штепан, - шепчет Гафья ему на ухо, - я сегодня щенка видела. Какой хорошенький!

– Ну да!
– притворно удивляется Манья.
– А я видал зайчиху с тремя зайчатами.

– Ох!
– вырывается у Гафьи, - А где?

– В клевере.

– А осенью будешь на них охотиться?

Штепан косится на Гордубала:

– Ну, - как знать.

"Хороший человек, - с облегчением вздыхает Гордубал. Гафья его любит. Ко мне эдак вот не подошла. Ну, ничего, привыкнет ребенок. А про картинки, что я привез ей из Америки, даже и не вспомнила. Надо что-нибудь Штепану подарить". И Гордубал ищет глазами свой чемодан.

– Вон твои веши, на лавке сложены, - показывает Подана. "Всегда она была заботливая", - думает Юрай и с важным видом подходит к лавке.

– Вот это тебе, Гафья. Картинки. А вот Тедди-бэр.

– Что это, дядя?
– интересуется Гафья.

– Это медведь, - объясняет Манья.
– Ты когданибудь видела живого медведя? Они водятся наверху, в горах.

– А ты видел?
–

пристает Гафья.

– Ну, видел. Ворчат мишки, вот эдак: уррр-уррр!

– Это тебе, Полана, - нерешительно предлагает Гордубал. Все пустяки, не знал я, что...
– Юрай отворачивается и роется в своих вещах. Что бы такое выбрать для Маньи?
– А вот это, Штепан, - мнется он смущенно, - это, верно, тебе сгодится. Американский нож и трубочка американская.

– Ах ты!
– глухо вырывается у Поланы, глаза ее наполняются слезами, она выбегает вон.

Что с тобой, Полана?

– Покорно благодарю, хозяин, - кланяется Манья и, показав в улыбке все зубы, подает Юраю руку. Эге-ге, ну и хватка у тебя! Может, померимся силой?

Слава богу, - вздыхает про себя Гордубал, - вот и дело с концом.

– Покажи ножик, дядя, - пристает Гафья.

– Гляди, - хвастается Штепан, - вон какой нож! Из Америки. Я тебе американскую куклу вырежу, хочешь?

– Да, дядя, - пищит Гафья, - а не обманешь?

Юрай улыбается широкой блаженной улыбкой.

Однако и это не все. Юрай знает, что еще полагается сделать. Ежели человек вернулся из Америки, должен он в трактире показаться, с соседями поздороваться, чарочку им поставить. Пусть всякий видит, что не со срамом Гордубал воротился, не с пустой мошной. Эй, трактирщик! Всем по чарке, да поживей наливай. Не знаешь, что ли, Гордубала, майнера из Америки. Пусть по всей деревне весть разнесется: "Знаете, кто вернулся? Пойдемте взглянуть на Гордубала... Жена, подай армяк и шапку".

– Я скоро вернусь, Полана. Иди себе спать и не жди меня, - говорит Юрай и по притихшей темной деревне с ухарским видом шагает в трактир. Хорошо тут пахнет, - дровами и стадом, соломой, сеном... А вот пахнуло гусями, а вот крапивой и пупавником.

VI

В трактире нет уже старого Сало Берковича: какой-то рыжий еврей поднимается из-за стойки.

– Что угодно, сударь?
– недоверчиво осведомляется он.

В углу сидит одинокий завсегдатай. Кто бы это мог быть? Кажется, Пьоса, ну конечно, Андрей Пьоса, по прозвищу "Гусар". Он глядит на Юрая, точно готов крикнуть: ты ли это Юрай?
– Да, я, Андрей Гусар, видишь ведь, что я.

Нет, не закричал Пьоса, смотрит пристально.

– А что, хозяин, жив еще старый Беркович?
– спрашивает Гордубал, чтобы показать, что он здешний.

Веснушчатый трактирщик ставит на стол чарку водки.

– Шесть лет, как схоронили его.

Шесть лет? Ох, Пьоса, срок немалый! Что останется от человека через шесть лет? А через восемь?

Восемь лет, хозяин, не пивал я водочки. Иной раз, ей-богу, и рад бы напиться, залить горе на чужбине, да запретили водку в Америке. Зато больше долларов шло Полане; видишь: коня купила и поле продала. Одни, мол, каменья. А ты небось поле не продал, Андрей. Ты ведь не был в Америке.