Гордубал

Чапек Карел

– Ну, и не будешь, - говорит Гордубал, уставясь на ее руки, белеющие в лунном свете.
– Теперь я здесь. Я буду работать.

– А Штепан?

Юрай молча вздыхает. К чему сейчас рассуждать об этом?

– Ну, - ворчит он, - на двоих у нас работы не хватит.

– А как же лошади?
– быстро возражает Полана.
– За ними кто-то должен ходить. Ты ведь не умеешь...

– Верно, - соглашается Гордубал, - ну, да там видно будет.

– Я хочу знать сейчас, - твердит Полана, сжимая кулаки.

Ишь ты, какая быстрая!

– Как хочешь, Полана, как хочешь, -

слышит Гордубал свой голос.
– Пусть останется Штепан, голобушка. Я с деньгами приехал, все для тебя сделаю.

– Штепан умеет ходить за лошадьми, - говорит Полана, такого не скоро найдешь. Он пять лет у меня служит.
– Она встает, странная и бледная в лунном свете.
– Покойной ночи, Юрай. Иди потише, Гафья спит.

– А ты? Ты к-куда?
– спрашивает пораженный Гордубал.

– На чердак, спать. Ты хозяин, тебе в избе спать.
– В выражении ее лица мелькает что-то упрямое, злое.
– Штепан спит в конюшне.

Недвижно сидит Гордубал на крыльце и смотрит в лунную ночь. Так, так. Голова совсем не варит, как деревянная. Что-то засело в мозгу, не дает покоя. "Ты хозяин, тебе в избе спать". Так, так.

Где-то вдали тявкает собачонка, в хлеву звякнула цепью корова. "Тебе в избе спать". Эх, голова мякинная! Сколько ни качай ею, трещит - и все тут. Ты, мол, хозяин. Все твое: эти белые стены, двор, все хозяйство кругом, целая изба для тебя, вон какой ты барин, можешь развалиться один на постели.

Ты - хозяин! Но отчего же это никак не встать, почему голова такая тяжелая? Видно, водка была скверная, видать подлил мне древесного спирта чертов шинкарь. Однако ж шел-то я домой чуть ли не с плясом... Так. Значит, в избе. Хочет Полана уважить хозяина, как гость будет он спать... Безграничная усталость охватывает Гордубала. Ага! Полана хочет, чтобы он отдохнул, набрался сил, малость понежился с дороги. И то верно, устал он, сил нету подняться, ноги, как студень... А месяц уже забрался за крышу.

– "Про-бил один-над-ца-тый час, хра-ни свя-тый бо-же нас!"- кричит нараспев ночной сторож. В Америке так не кричат. Странная ты, Америка! Только бы сторож меня не увидал, - нехорошо, - пугается вдруг Гордубал и неслышно, как вор, крадется в избу. Снимая пиджак, он слышит тихое дыханье.

Слава богу! Полана здесь, она пошутила. А я-то, дурень, торчу на дворе. Юрай тихо-тихо подкрадывается к постели, протягивает руку. Мягкие волосы, тонкие слабые ручки Гафья! Ребенок что-то пробормотал во сне и уткнулся лицом в подушку. Да, Гафья. Юрай тихонько садится на край постели, поправляет одеяло на девочке. Ах, боже мой, как же тут лечь, разбудишь ведь ребенка. Полана, верно, хотела, чтобы девочка привыкала к отцу. Так, так.

Отец и дочка в избе, а она на чердаке.

Новая мысль вдруг осенила Юрая и не дает ему покоя. "Иду на чердак", - сказала она. А что, если это нарочно?. Мол, ты глупый, можешь прийти ко мне. Знаешь ведь, где я - на чердак пошла спать.

На чердаке-то нет Гафьи. Гордубал стоит в темноте, точно столб, и сердце у него колотится. Полана - гордая, она не скажет - возьми меня. Нужно ее добиваться, как девушки, надо искать ее в потемках,

а она беззвучно засмеется: "Ах, Юрай, глупый ты, восемь лет я тебя ждала..." Тихо-тихо крадется Юрай на чердак. Экая тьма! Полана, где же ты, я слышу, как стучит твое сердце.

– Полана, Полана!
– шепчет Гордубал и шарит в потемках.

– Уйди, уйди!
– жалобно, почти как стон, раздается в темноте.
– Я тебя не хочу, прошу Юрай, прошу тебя, прошу...

– Я ничего, Полана, - отчаянно пугается Гордубал, - я только... спросить... Удобно ли тут тебе спать?

– Прошу тебя, уходи! Уходи!
– дрожит от ужаса во тьме голос жены.

– Я хотел сказать...
– заикается Гордубал, - все будет по-твоему, голубушка. И лужки на равнине можешь прикупить...

– Уходи, уходи!
– не помня себя, кричит Полана, и Юрай, стремглав скатывается вниз, точно в пропасть. Но нет, не упал он в пропасть, а сидит на нижней ступеньке... и все-таки падает в бездну.

Так глубоко упасть, о господи, так глубоко! Кто это тут стонет, а? Это ты, ты! Я? Нет, это не я, я еле-еле дышу. Я не виноват, если громко застонал... И еще, и еще... Ну, не стыдись же, дай себе волю, ты дома, ты хозяин!

Гордубал сидит на ступеньке и тупо смотрит перед собой. "Тебе в избе спать, - сказала она, - ты хозяин". А, вот оно что! Восемь лет ты, Полана, была сама себе хозяйкой и сейчас сердишься, что есть и над тобой хозяин. Эх, голубушка, поглядела бы ты, какой это хозяин: сидит на ступеньке и хнычет, словно маленький. Утереть бы ему нос передником. Вот так хозяин! Гордубал неожиданно чувствует улыбку у себя на губах. Да, да, он смеется: хозяин! Какой он там хозяин. Батрак! Батрак пришел к коровам, госпожа моя, а ты, Полана, будешь хозяйкой. Как барыня будешь жить, будут у тебя коровы и кони, Штепан и Юрай. Коров для тебя выхожу, Полана - загляденье! И овец тоже.

Все твое будет, всем будешь заправлять.

Вот и сердце успокоилось, и в груди не хрипит.

Гордубал вбирает в себя воздух, расправляет легкие, как кузнечный мех. Что ж, хозяйка, батраку не место в избе. Батрак пойдет спать в хлев - вот где его место. Там спится лучше, там человек не один, рядом слышно живое дыханье. Когда ты один, страшновато вслух разговаривать, а с коровой можно поговорить, она повернет голову и выслушает тебя. Хорошо спится в коровнике.

Тихо-тихо бредет Юрай в хлев. Вот он - теплый запах скотины; звякнула цепочка на загородке.

– Это я, коровушки, это я! Слава богу, соломы хватит, чтобы выспаться человеку.

Про-бил две-над-ца-тый час,

Храни свя-тый бо-же нас...

Нет, этого не было в Америке!

Бабы, лучины не жгите без толку.

Ночью от них до беды недолго...

"Туу-туу-туу!" - слышно издалека, точно рев коровы. Это ночной сторож трубит в рог.

VIII

Штепан закладывает телегу.

– День добрый, хозяин. Хотите поглядеть на лужки?

Юрай хмурится. Что я, барский приказчик, чтоб ездить в телеге осматривать поля? А впрочем, почему бы не съездить? Дома делать нечего, некуда даже на покос выйти. Взглянуть разве на Поланины владения?