Горе мертвого короля
Шрифт:
Он встает с постели и подходит к окошку в задней стене. Однажды кто-то позвал его оттуда, чей-то голос прокричал его прежнее имя. Этот крик долго отдавался у него в памяти, но сегодня вечером его эхо стихает, изглаживается, подобно кругам на воде от упавшего камня: они так же сглаживаются, сходят на нет, и ничего не остается.
Стоя у окна, Фенрир прислушивается. Ночь безмолвствует. Ни крика, ни даже воспоминания о крике. Он возвращается в
— Спасибо, — говорит он тем, которые наконец отпускают его, перестают цепляться за него руками, сердцем. — Спасибо…
И засыпает. Это его третье рождение.
5
Миссия
Оттилия заглянула в дверь и спросила, можно ли ей убрать со стола и уйти.
— Конечно, — сказала Волчица, — вы нам больше не нужны.
Кухарка тут же освободила стол, оставив на нем только два бокала с вином, подбросила дров в камин и вышла, не прощаясь. Волчица и Фенрир остались одни в зале. В камине потрескивал огонь.
— Сегодня утром прибыл гонец, — сказала Волчица.
Фенрир замер, не донеся бокал до рта.
— Гонец?
— Да, он сообщил, что твой отец возвращается.
— Отец возвращается! А вы мне ничего не сказали!
— Прости. Я хотела, чтобы это было для тебя сюрпризом. Я ждала его весь день, но он, видимо, задерживается.
Фенрир отпил глоток, отставил бокал.
— Я его дождусь.
— Не надо, сын мой. Вряд ли он приедет ночью. Я думаю, лучше нам пойти спать.
— Вы правы. Если он приедет, мы встанем и встретим его.
— Конечно. Пошли спать.
Но ни тот, ни другая не тронулись с места. Минуты шли; потом Волчица вздохнула:
— Вот уже три месяца, как его нет. Долго.
— Да, очень долго. Матушка, а это правда — то, что люди говорят?
— Что именно?
— Что солдаты гибнут сотнями каждый день? Что они калечат себя, дезертируют?
— Боюсь, что правда. Но раз твой отец продолжает вести войну, значит, он рассчитывает ее выиграть. Ты же его знаешь. Он хочет захватить столицу, и он ее захватит.
Фенрир в этом и не сомневался. Чтобы Герольф потерпел поражение в чем бы то ни было — такого он представить себе не мог. Если кампания затягивается, то лишь потому, что противник подлый. Подлый и неуловимый. Во всяком случае, начисто лишенный храбрости, поскольку не желает сражаться по-честному, лицом к лицу. Что это за армия, которая отступает, бежит и наконец укрывается в стенах своей столицы и сидит там, как в норе? Эти люди не заслуживали звания солдат. Они представлялись ему какими-то крысами, трусливыми и увертливыми,
Герольф вернулся только к вечеру следующего дня с горсткой своих изнуренных людей. Сам он похудел и был угрюм. Поцеловал Волчицу — ласково, но без всякой страсти. Зато Фенрира крепко обнял и не сразу отпустил.
— Как поживает мой сын?
Все еще придерживая его за плечи, Герольф чуть отстранился, чтобы хорошенько разглядеть юношу.
— Хорошо, отец, — отвечал тот. — Но мне тошно сидеть без дела. Здесь, на Большой Земле, никого и не осталось, кроме женщин и детей.
Герольф усмехнулся. Ему давно было известно, как не терпится Фенриру, как страстно он рвется в бой.
Волчица вышла: ей, конечно, горько было видеть, кому столь явно отдает предпочтение ее муж. Герольф налил в таз воды, сбросил рубашку прямо на пол и принялся умываться. Фенрир залюбовался его белым крепким телом, сплошь состоящим из мускулов и сухожилий, закаленным трудами и лишениями долгой кампании. Ему подумалось, что собственное его тело в сравнении с этим должно казаться полудетским и изнеженным. Да, пора, давно пора испытать это тело в настоящей войне, а не в военных играх.
— Мне нужна твоя помощь, — неожиданно объявил Герольф, ополаскивая лицо и плечи.
Фенрир вздрогнул.
— В чем, отец?
Герольф потянулся за полотенцем, вытерся, подошел к сыну и сел рядом. Оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос:
— Я должен кое-что тебе сказать. Кое-что довольно… не слишком приятное. Завоевание…
Он помедлил, задумавшись. Нелегко ему было сказать то, что он собирался сказать. Однако в конце концов он все-таки договорил устало:
— Завоевание… все наши усилия уходят в песок.
Поскольку Фенрир молчал, не зная, что тут можно ответить, Герольф покачал головой и, машинально продолжая обтирать уже сухие руки, повторил:
— Уходят в песок… нам никак не удается взять их треклятую столицу… конечно, это всего лишь вопрос времени, но время работает против нас, потому что… потому что солдаты падают духом… а хуже всего… об этом-то я и хотел с тобой поговорить… хуже всего дезертирство… оно подрывает боеспособность наших войск… как гибельная зараза…
— Неужели дезертиров так много, отец?
— Их все больше. Один случай влечет за собой другой.
— Но куда же дезертиры бегут? Там же ничего нет. Как им удается выжить?
— Полагаю, большинству не удается. Некоторые находят приют в отдаленных деревнях — там, на возвышенностях, куда наша армия не доходила, — эти исчезают бесследно. Ни слуху ни духу.
Он мял и скручивал полотенце.
— Пожалуй, этих дезертиров я ненавижу даже больше, чем противника. Они предатели, отступники. Они олицетворяют то, что я ненавижу больше всего.