Горе-волшебник
Шрифт:
— Умный уступает, осел страдает, — со страдальческим видом махнул рукой тип в квадратной тарелке на голове и отошел от дверного проема.
— Мы ведь только потому решили к вам заглянуть, — начал Жужик, — что жильцы сверху жаловались на какие-то странные звуки…
— Что здесь странного?! — удивился тип в шутовском колпаке и пригласил посетителей внутрь.
В комнате царил невообразимый хаос: повсюду разбросанные книги, бумаги, опрокинутые полки, расшвырянные там и сям музыкальные инструменты, какие-то обломки, обрывки,
— Да-а, видно, крепко вы схватились, — осторожно заметил Жужик.
— Это еще пустяки, — хвастливо заявил Шутовской колпак, — мы только начали. Вы бы видели нас в разгар баталий!..
— Позволено будет спросить, из-за чего же вы ссоритесь? — пытался сориентироваться в ситуации Жужик.
— Все как обычно, — пробурчала Квадратная шляпа, ползая по полу на карачках. — Очки свои ищу, — пояснил он. — Этот обалдуй куда-то их засунул. — Он поднял с пола валяющийся вверх дном бубен и, поскольку не обнаружил под ним того, что искал, положил обратно — точно так же, кверху дном.
— И все же, отчего у вас возникают ссоры? — допытывался Илюша Кирюша.
— Комнаты никак не поделим, — звякнул бубенчиками Шутовской колпак. — Нас вселили в коммунальную квартиру. Он — мудрец, а я — дурак. Официально, конечно. При дворе блаженной памяти Сумбура Первого он был Придворным Мудрецом, а я — Придворным Шутом. Но ведь всем известно, что при королевском дворе шут всегда был наимудрейшим, а мудрец — дураком из дураков. Вот я и вбиваю ему в башку, не жалея усилий, что он — болван, а я умник, поскольку у меня все шарики на месте, один даже лишний, и ум за разум заходит…
— Вот они! — вскричал вдруг тип в черной мантии и вытащил из-под цитры мышеловку, в которой и были защелкнуты очки. Мудрец высвободил их из тисков пружины и водрузил на нос. — Форменный дурдом! — вздохнул он и присоединился к разговору. — Вы только подумайте: при сносе дворца нам выделили одну квартиру на двоих. Поселить вместе именно нас — ну не дурацкая ли идея?!
— Очень даже мудрая мысль! — тотчас вмешался шут. — Так гораздо проще выяснить, кто из нас мудрей, а кто глупей.
— Оставим споры, — устало отмахнулся мудрец. — Умный уступает, осел страдает. — Он вновь скорчил страдальческую мину. — Одного понять не могу: всякий раз, когда изрекаю эту древнюю истину, я испытываю глубочайшее внутреннее страдание. Ведь умный-то я, и тем не менее я же и страдаю, а этот осел блаженствует. Сей загадочный факт следует изучить самым тщательным образом, — пробормотал он, затем задрал мантию и завязал на ней снизу здоровенный узел. — На память. Чтобы не забыть вплотную заняться этим вопросом…
— Сами видите, — ухмыльнулся шут. — Дурак — он и на должности мудреца дурак.
— А почему вы ссоритесь из-за комнат? — вернул разговор в прежнее русло Илюша Кирюша.
— Здесь две комнаты, — поучительным тоном произнес мудрец. — В одной — двадцать квадратных метров, в другой — десять. Так вот, если послушать
Шут тряхнул головой, и бубенцы отозвались возмущенным звяканьем.
— Бред, да и только! Придворный шут обязан всегда быть в форме, а разве можно отрабатывать сальто и ходить на руках в крохотной клетушке? Где, спрашивается, я должен изобретать и пробовать новые трюки, где мне хранить мои музыкальные инструменты, бубен и арфу? А этому старому дятлу самое место в дупле, такой и без воздуха обойдется.
Мудрец и шут сошлись, как боевые петухи, чуть ли не нос к носу.
— Тише, тише! — попытался их утихомирить Жужик. — Что это вы так распетушились?.. Значит, с того момента, как вселились сюда, вы не можете решить, где чья комната, так, что ли?
— Так! — впервые дружно ответили квартиранты.
— Но ведь у вас все время уходит на ссоры! Мудрец не успевает мудрствовать, а шут — валять дурака!
— Да, — согласно кивнули оба.
— А не мог бы ты углубиться в премудрости на своем рабочем месте?
— Рабочее место! — горестно махнул рукой мудрец. — Служу в детской библиотеке, целыми днями переставляю книги с полки на полку. И что меня ждет дома? Этот полоумный, без царя в голове, пыльным мешком по башке трехнутый придурок со своим визгом и воплями. Между тем человеку умственного труда полагается дополнительная жилплощадь. Я же на дополнительную не претендую, готов довольствоваться одной комнатой, но той, что больше!
— А нам, театральным бутафорам, по-твоему, легче? — взвизгнул шут. — Каждый божий день крути небесный свод, передвигай леса и города, возводи Лилипутию в «Гулливере», целый необитаемый остров в «Робинзоне», и при этом не вздохни лишний раз, не пикни, чтобы тебя не заметили! А кто меня встречает дома? Этот чокнутый упрямец, книжный червь с сухоткой мозгов и разлитием желчи! С таким соседом не покувыркаешься, не споешь, не помузицируешь — об активном отдыхе и не мечтай! — в отчаянии выкрикнул бывший придворный шут и зарыдал.
Мудрец тоже пустил слезу, и непримиримые противники заплакали в три ручья, уткнувшись в плечо друг другу. Шут утирал глаза черной мантией мудреца, а мудрец — рожками от шутовского колпака.
— …какая жалость…
— …что мы такие несносные…
— …неуживчивые…
— …не проявляем взаимопонимания…
— …вечно лезем на рожон…
— …сшибаемся лбами…
— …цепляемся рогами…
— …да и тех у нас нет…
— …какая жалость…