Горечь победы
Шрифт:
– Я читал, что мусульмане свинину не едят…
Мовсар хмыкнул:
– Тогда они дохнут, если другой еды нет! У нас еды не так много, а идти еще долго. Аллах простит…
Пауль тоже принялся за еду. Но спокойно ему не сиделось и он снова спросил:
– Куда мы идем?
– К моей бабушке. Я хочу кое-что выяснить. Ты сказал, что твоего деда звали Герхард. У меня так звали отца.
Грассер перестал жевать и начал медленно бледнеть:
– Бабушку зовут Амина?
Темрикоев оторвался от созерцания тропы и удивленно обернулся к немцу:
– Амина.
Вместо ответа журналист неуверенно выдохнул:
– Она была замужем?
Мовсар мигом вспомнил обвинительные слова односельчанина и покачал головой:
– Нет. К чему ты меня расспрашиваешь?
Журналист уже уверенно выдал:
– Ее вырастил дед, которому было сто пять лет во время войны, а родители погибли еще до войны. Точно?
Чеченец кивнул. Пауль широко улыбнулся:
– Мы родственники! Моя мать и твой отец сводные брат и сестра, мы с тобой кузены, то есть двоюродные братья. Вот откуда сходство…
Мовсар как раз собирался намазать тушенкой еще кусок лаваша. Нож выпал из его руки после слов немца. Вытаращив глаза, он смотрел на Грассера. Дыхание в груди замерло и он никак не мог вздохнуть. Между тем Пауль вытащил из кармашка сумки записную книжку и с трудом вытянул из-под обложки портрет деда. Протянул Темрикоеву:
– Смотри. Это мой дедушка Герхард. Он и его солдаты охраняли клад, принадлежавший Хасану Исрапилову…
Мовсар зажал ему рот, уронив на землю и тревожно огляделся вокруг. Прошипел, глядя на тропу:
– Тихо! Это же места, где хозяйничает внук Исрапилова. Так ты из-за клада сюда приехал?
– Не совсем. Я же журналист. Мне нужен репортаж о зверствах русских. Очень интересует полковник по кличке Канарис. А клад это попутно, как говорят русские…
Несколько минут длилось молчание и слышалось только тяжелое дыхание чеченца. Наконец он заговорил, разглядывая фотографию:
– Теперь все стало на свои места и я понял, почему бабушка ругалась на меня. А этот портрет я видел однажды. Бабушка сидела на сундуке, думая, что меня нет. Смотрела на это фото и плакала. Когда она ушла по делам, я нашел фотографию. Значит это мой родной дед? Вот уж никогда не думал… – Помолчав, добавил: – Портрет спрячь так, чтобы при обыске не нашли ни те, ни другие.
Пауль с любопытством спросил:
– А почему ты мне помочь решил?
Мовсар взглянул ему в глаза:
– Ты имя деда назвал и название моего родного села. Да еще сходство между нами. Все мои подчиненные заметили…
– Что делать будем?
– Во всяком случае родство пока открывать никому, кроме бабушки Амины, не станем. Пошли дальше, пока никого поблизости нет. Часов в десять вечера мы в Агишбатой придем…
Они двинулись дальше по тропинке, петлявшей по склону и постоянно ведшей наверх. Идти было трудно. Ветви то и дело задевали за одежду и сумки, да и горная тропа это не асфальтовая дорога. Грассер через какое-то время спросил:
– Ты знаешь Канариса в лицо?
Мовсар слегка обернулся и искоса поглядел ему в лицо:
– Знаю.
– Поможешь заснять
Не замедляя шага, Темрикоев ответил спокойно и твердо:
– Дурак! Это не Канарис зверь, а мы, чеченцы, озверели. Увы, но стоит признать факт, что мы иного языка не понимаем. Доброе отношение считаем слабостью. Полковник пытается в Чечне порядок навести, пусть и зверскими методами…
Грассер быстро сказал:
– Взрывая и убивая невинных?
Мовсар обернулся:
– Невинных?!.. А сколько мирных русских семей эти невинные вырезали, чтоб захватить их имущество, квартиру, машину или просто за то, что они христиане? Эти русские с нами бок о бок много лет жили! Ты видел полуторамесячного русского ребенка, которому перерезали горло только за то, что он русский?.. – Молчание длилось долго. Оба шагали, раздумывая. Затем чеченец сказал: – А я видел! И не стану тебе помогать в поисках Канариса…
Грассер вдруг вспомнил маленькую девочку на Первомайской улице и ее яркую игрушку, лежащую на броне после взрыва. Стало стыдно, что он тогда дал возможность боевикам взорвать фугас, а ведь мог легко справиться с пятеркой бандитов. Мысленно спросил себя: «Зачем ты сюда приехал, Пауль? Ведь дед тебе все объяснил про эту нацию! Не поверил? Знаменитым стать захотел? Вот тебе правда!». Вздохнул и снова принялся спорить сам с собой: «Я хочу найти клад». Внутренний голос спросил: «Зачем? Тебе что, денег не хватало? Вспомни, какие ты репортажи писал о зверствах русских, как обвинял их в оккупации маленькой республики и устроенном беспределе…». И вздрогнул от мысли: «А может создать правдивый репортаж о том, что действительно в Чечне происходит? Назвать открытым текстом тех, кто действительно устраивает этот беспредел. На независимое телевидение сдать. И гибель маленькой чеченской девочки показать. Только не от рук русских, как планировал смонтировать, а от рук боевиков-чеченцев, называющих себя воинами Аллаха…».
Мовсар неожиданно сгреб его за руку и потащил прочь от тропы. Пауль бежал за ним, чувствуя, как спортивная сумка больно бьет по спине. Они затаились на склоне, в густом ельнике. По тропе прошли двое мужчин, переговариваясь по-чеченски. У обоих на боку висели автоматы. Пауль почувствовал, как рука Темрикоева дрогнула на его запястье. Посмотрел в лицо брата. Он был мрачен. Еле слышно спросил:
– Мовсар, это боевики?
Чеченец кивнул:
– Собираются минировать дорогу. Скоро какая-то колонна должна пройти…
Грассер облегченно вздохнул и вдруг решительно встал. Еле слышно шепнул:
– Жди здесь…
Минут через пять он вернулся к ничего не понявшему брату:
– Что делать с ними станем? Я их вырубил и связал.
Темрикоев чуть не задохнулся:
– Зачем? Теперь они на нас охотиться станут! Это парни из отряда Доку Исрапилова.
Пауль улыбнулся:
– Они меня не видели. Я даже оружие брать не стал, а когда уходил, лица замотал.
Мовсар усмехнулся:
– Есть идея…