Горелом
Шрифт:
— Я… Я пришла сказать, что действительно сожалею о том, что наговорила вам в прошлый раз.
Ян озадаченно моргнул. Меньше всего он ожидал такого признания. Он и встречать-то ее больше не планировал даже случайно.
— Думаю, у меня не было права говорить подобные вещи. К тому же я стала опасаться, что вы сгоряча решите опровергнуть мои слова и пойдете в Замок… — она тревожно поджала губы, и после заминки продолжила: — Я должна вас предупредить — там опаснее, чем все думают. Особенно
— Почему? — сунулась Ева.
— Послушайте, — отодвинув Еву, Ян приблизился к гостье, — я ценю ваше участие, но не помню, чтобы давал вам повод сомневаться в моих умственных способностях. Я сам решу, куда и когда мне ходить.
Амилия слегка нахмурилась. Тоненькая вертикальная складка прорезалась между бровей, взгляд потемнел. Но обида так и не выплеснулась.
— Хорошо. Тогда мне не о чем беспокоиться. Сожалею, что напрасно вас побеспокоила, — она застегнула пуговицу на плаще и развернулась, чтобы уйти.
— А как вы меня нашли? — спохватился Ян.
Она замерла и отозвалась после паузы, явно придумывая правдоподобный ответ. Но так ничего и не сочинила, потому что призналась просто:
— Я знала, где вы живете.
— Откуда?
Снова едва заметная заминка.
— Мне сказали, — с некоторым усилием произнесла она. Либо эта девушка не любила лгать, либо была еще какая-то причина, но слова ее прозвучали фальшиво. Настолько, что медлившая Ева вдруг решительно переместилась к дверям, заступив гостье выход.
— Кто?
Взгляд девушки нерешительно заметался. Ян заметил, что она непроизвольно глянула на окно. А там снаружи… Ну, конечно!
— Вы знакомы с той женщиной, что стоит сейчас напротив моего дома?
— Да, — с неуместным облегчением отозвалась гостья, посветлев лицом. И это облегчение Яну совсем не понравилось, будто он ненароком подсказал ей выход из ловушки. Или его паранойя прогрессирует?
— Она приходила ко мне за помощью, когда вы отказали.
— Что ж не помогли ей? — с досадой буркнул Ян.
Амилия посмотрела так строго и укоризненно, что где-то в глубине души ему стало неудобно.
— Прощайте, — хмуро произнес Ян, оттаскивая в сторону озадаченную Еву.
Ева освободила плененный локоть и, задрав брови, ушла провожать гостью. Ян надеялся, что она не вернется. Но она пришла и воззрилась на него осуждающе:
— Ты зачем ей нагрубил?
— Не твое дело, — огрызнулся Ян, сгребая в сторону апельсиновые корки и устало повалившись на диван.
— Это ты из-за нее, что ли, в воду полез?
— Ева, иди домой, а? — прикрыв глаза, Ян слышал, как она перемещается по комнате, двигая вещи. Прогнать ее сил у него не осталось. Холод никуда не ушел, а превратился в мелкую, нудную знобь, от которой нельзя было спастись
— У тебя шерстяные носки есть?
— Что? — поразился Ян. — Какие носки?
— Шерстяные.
— Н-нет, кажется.
— У тебя было столько девиц. Неужели ни одна не связала тебе носки?
Ян накрыл подушкой голову. Это не помогло. Ева деловито громыхнула плиткой у камина, буркнула под нос нечто нелицеприятное, а потом громко осведомилась:
— А если я попрошу твоих хозяев приготовить для тебя чай, он согласятся?
— Вряд ли… Ева, что я должен сделать, чтобы выставить тебя из моего дома? Или… — его осенила страшная догадка. — Или ты тянешь время, чтобы домой не идти? Ждешь, когда свекровь нагостится?
Ну, судя по ее лицу, так оно и есть. Это ж до чего надо довести беднягу, что ей Яново общество милее, чем компания семьи? Только ему-то за что такое издевательство?
— Ладно, оставайся. Сходи, приручи Пустецов, вяжи носки, но только дай мне поспать!
На этот раз виновницей нарушения тишины стала не Ева, а мобильники. Одновременно заверещали и Янов, и Евин. На который из звонков Ева ответила, Ян не видел.
— Да, я… Угу, нашла. Нет, сейчас дома… Нет… Знаешь, я думаю он сейчас никуда не годен… Нет, не пьян… Хотя, да! В стельку!.. — (Ян негодующе скрипнул зубами, высовываясь из-под подушки). — Завтра, наверное, если оклемается… Ну, скажи им как есть… Ничего, переживут… А ты на что?
Она отложила телефон.
— Это Пьетр.
— Кто б сомневался.
— Я сказала, что ты…
— Я слышал, — Ян подумал, и добавил: — Спасибо.
— Ну, мне подумалось, что сегодня ты точно неадекватен. Натворишь еще дел.
— Мне почудилось, или ты решила обо мне заботиться? Смотри, нарвешься.
Она мельком поморщилась, поднялась и отошла к окну. К тому, что выходит на улицу. И после паузы спросила:
— Та женщина, что снаружи… Вы про нее говорили?
— Про нее.
— Почему ты не хочешь помочь ей?
Нет, поспать точно не удастся. Может и к лучшему, потому что попытка сползти в дрему снова стала напоминать оседание в пропасть. Или, скорее, в болото — вязкое, душное, черное.
— Ее дочь неизлечимо больна. Если я помогу ей, мне придется передать ее болезнь кому-то другому.
— А иначе…
— Иначе никак.
Обычно невозможно предсказать, куда уйдет рикошет. Но иногда случается, что последствия очевидны, как на ясной схеме. Особенно, когда речь идет о невозможном. Никому не под силу настолько искажать реальность. Невозможно излечить болезнь, от которой еще не придумано лекарства. Можно только перевести ее на кого-то еще…
— И твоя гостья тоже не смогла ей помочь?