Горелом
Шрифт:
— Я и забыла, почему шпиль зовут Лохматым, — пробормотала брезгливо Ева, чересчур пристально озираясь и стараясь держаться середины прохода. — Вот мерзость!
— Наверх мы не пойдем, — утешил Ян напарницу. — Самые крупные там.
— А то их внизу мало.
Опередившая спутников Амилия будто невзначай оступилась, замешкалась и незаметно перестроилась в арьергард. Маневр оставили без комментариев.
Острый шпиль башни на самом деле был раза в три тоньше, но его окутывала ворсистая, седая шаль. Если присмотреться, даже издалека заметно, что
— А может, другим путем? — Ева как-то разом утратила всю свою воинственность.
— Не трусь! Они людей не едят. Просто неприятно.
Тут Ян погорячился. По поводу «просто неприятно». Неприятно было чрезвычайно. Почти все пространство заволокла пыльная, плотная кисея, из которой то и дело вываливалось нечто твердое и засохшее — мышиный или птичий скелетик. Одуряющее воняло насекомыми. По ногам проворно перебегало нечто многоногое. А сверху, этажом выше, перекрытия содрогались под мягкими прыжками.
— Где Амилия? — внезапно спохватился Ян.
Если бы он не был так занят одолением собственного отвращения, отсутствие второй спутницы бы заметил раньше. В восприятии словно образовалась ноющая лакуна. Беда не ощущалась, но…
— Что? — Ева копошилась поодаль, торопливо раздирая руками клочья налипшей паутины, отмахиваясь, отплевываясь и вряд ли вообще толком расслышав, что Ян сказал.
Ругнувшись, он повернул обратно, возвращаясь через проделанные в паучьих тенетах прорехи. И нашел Амилию лежащей на полу. В обмороке. Драгоценная сумка валялась в стороне, вывалив бумажные потроха. Мрачный паук величиной с парадное блюдо расставил над ними лохматые ноги. Второй, поменьше, неспешно спускался прямо к девушке.
Ян сшиб его кулаком.
— Пшел вон, — пробормотал он, попытавшись пнуть и другую тварь.
Паук лениво отвел часть конечностей, невозмутимо таращась на Яна множеством черных глазок. В свете фонаря они переливались, словно гагатовые бусинки.
— Эй! — послышалось сердито за спиной. — Ты в первую очередь за бумаги хвататься, вместо того, чтобы девочке помочь?
— Точно, — угрюмо согласился Ян. — Забираю бумаги и оставляю вас здесь на съедение. Зачем вы мне сдались?
Ева, опустившись на корточки, склонилась к Амилии. Осторожно коснулась белой щеки. Амилия глубоко вздохнула, пошевелившись.
— П-простите… Я не… не очень люблю пауков, — она зашарила вокруг, пытаясь сесть. Лицо у девушки было почти прозрачное, как молочное стекло, а кончики пальцев посинели.
Кажется, это верный признак сердечной недостаточности.
Ян поднял сумку Амилии и вытряхнул ее содержимое на пол. Нужный пузырек, конечно, тут же укатился в дальний угол, в самую паутину. Оттуда высунулась когтистая, угловатая нога, попытавшаяся подцепить стекляшку.
Не задумываясь, Ян пнул туда, услышав сухой, сдавленный хруст, и подобрал пузырек. Только возвратившись к девушкам, судорожно сглотнул. Высунувшееся сочленение было
— Что ж ты не сказала, что не выносишь пауков?
— Я думала, что смогу справиться, — таблетка явно пошла Амилии на пользу. Во всяком случае, синюшность исчезла, на скулах появился легкий румянец. — Простите, мне все же следовало сказать.
— Если бы кто-то не был так агрессивен… — Ева с укором покосилась на Яна.
— Идем. Пока кое-кто тоже не упал в обморок, — Ян в свою очередь с вызовом посмотрел на нее.
Ева широко ухмыльнулась:
— Не волнуйся, мы с Милой тебя не оставим!
* * *
От назойливых трелей, казалось, что вибрируют стены и очень чесалось в носу. Зато здесь было уютно и тепло, сохранились даже деревянные панели, украшенные милыми рисунками.
— Тут жили дети, а сверчок им пел колыбельные…
— Надеюсь, тогда он звучали поприятнее.
Сам деревянный сверчок сидел на каминной полке. Погрызенный мышами, с закрутившимися спиралями усами он скрежетал так громко, что оставалось только поражаться, как такая мелкая игрушка способна наполнять звуками всю утробу башни.
— Отдохнем. В Ледяной башне ничего приятного нас не ждет.
Это точно… Издали Ледяная производила впечатление инородной даже среди своих товарок, потому что выглядела собранной не из камня даже, а из перевернутой грозди криво оплывших сосулек.
— И ведь кому-то пришло в голову сооружать такое…
Вблизи стало заметно, что это все же камень — потрескавшийся, прозрачный, вроде слюды. Солнечный свет задерживался в нем, застывая, теряя тепло, так что внутри оказалось светло, но студено. Источенная узорами, стилизованными под морозные, лестница бескомпромиссно вела в единственный зал, укрытый остроконечным сводом. Диаметром башня была примерно в сотню шагов, но из-за того, что зал почти пустовал, он казался огромным и сверкающим.
— Красиво, — одобрила Ева, разгребая пяткой белую крупу: ни дать, ни взять слежавшийся снег.
Через тускло-голубоватое покрытие пола просматривалась темная, непроглядная полость внизу. Как будто глубокое озеро накрыто коркой льда. Кое-где лед горбился уродливыми наростами, видно временами трескался и снова застывал.
— Выход вон там, — Ева оценивающе прищурилась на противоположную сторону.
— И только там, — упавшим голосом подтвердила Амилия.
— Не нравится мне здесь, — веско присовокупил Ян, исполнившись мрачных предчувствий.
Под замком нет никаких озер, — напомнил он себе, когда все трое отошли от края. Но иррациональное ощущение, что под ногами прогибается непрочный лед, было неистребимым. Беззвучный треск воспринимался где-то на подсознании.
— Явились! — низкий, скрипучий голос пробрал до костей.
Один из уродливых бугров с шорохом разогнулся, превращаясь в невысокое сгорбленное существо. Больше всего оно смахивало на ледяной комель, который нарастает на водостоке, когда оттепель резко меняется морозом.