Горелый Порох
Шрифт:
— Пока сможет, Гитлер Россию сгложет, — с явным недовольством и недоверием пробурчал в воротник раненый боец.
Эти слова от рядовых солдат Лютов за всю недлинную, хотя и жестокую войну слышит впервые и пораженно подумал: «Вот они какие? Вот как учит думать бойцов проклятущая война!» И словно в ответ себе, он опять услышал голос раненого:
— Как бы там ни было, братушки, великие вожди начали войну, а кончать ее — нам, солдатам. Хоть кровь из носу…
Комбата, будто взрывной волной, вскинуло на ноги.
— Прекратить разговоры! — вскричат он не своим голосом. — Прекратить!.. В тайгу захотелось, мать вашу… — словно в контузии затряслась его голова, соскочили к сапогам очки с носа, полетели из рук бумаги по изрытому берегу Зуши. — Мыслители мне нашлись.
Солдаты смолкли. Но тише не стало. За городом все лише нарастала канонада. Видно, завязывались новые бои. Передышка
Не сразу одумался комбат от собственной ругани, а когда пришел в себя, ему стало мерзко от своих же слов. Насчет разговоров, он, может, был прав: такие привальные беседы и перепалки солдат о «политике» никому силы не прибавляли. Но пугать «тайгой» — зряшное дело. Оскорбительно для теперешнего фронтовика. Лютов понимал это и стыдился. Чтобы как-то заглушить стыд, он совсем не по-командирски стал упрекать солдат:
— Лучше бы орудия привели в порядок. Небось, и не чистили после боя. Или же письма написали — когда еще выпадет передышный час…
Солдаты помогли командиру собрать его бумаги, разлетевшиеся по берегу, и разбрелись по своим расчетам. Пушки чистить никому не хотелось. Никто не подумал и о письмах: судя по нарастающей канонаде, всем было ясно — недалек и их очередной бой.
— Командирам расчетов доложить о наличии снарядов! — скомандовал вдруг комбат, хотя он знал точно, сколько их.
Скомандовал так, из-за прихоти, для самоутверждения в роли командира, чтобы хоть как-то убедиться: послушаются ли его после нелепой нападки на их случившийся разговор.
Доложили. Снарядов, разумеется, не прибавилось: двадцать восемь на шесть пушек. По неполному подсумку на карабин оставалось и винтовочных патронов.
— Это не вошь — ни с чего не заведется, — сбалагурил кто-то из огневиков.
И подвоза ждать было неоткуда. Это понимали все батарейцы.
Почти неделю держался фронт между Орлом и Мценском. Танкисты и десантники из резерва Ставки, обладая свежим духом, достаточным запасом боевой мощи, остановили танковую армаду Гудериана и нанесли, может быть, впервые за все месяцы войны сокрушительный удар наступающему противнику. Так и казалось: вот-вот случится чудо, и фронт немецких армий будет прорван, хваленые солдаты Гитлера побегут назад, в свою Германию.
Комбат Лютов, воспрянув духом, теперь уже каждый день находил возможность проникать в город, пытаясь всякий раз добиться от гарнизонного начальства, если не места в наступающих частях, то хотя бы маломальского снабжения батареи питанием и боеприпасами. Такая «передышка», державшаяся лишь на неопределенности и бездействии, не утешала ни бойцов, ни самого Лютова. Безделье и неустойчивое положение в какой-то мнимой обороне терзали души солдат, держали их в нервозности, обрекали на бессилие и непричастность ко всему происходящему.
По соседству, на флангах батареи, окопавшиеся пехотные роты имели свои кухни. Их дым и запахи овсяного кулеша и щей, хоть какая-то временная устроенность — все это разжигало зависть у артиллеристов, растравливало их души и желудки. Батарейцы опустошали окраинные городские огородишки, довольствовались печеной картошкой и водицей из Зуши. Правда, Микола Семуха в один из удачных дней, вернувшись с комбатом из города, порадовал сослуживцев гостинцем: мешком сухарей и корзиной крутосоленой рыбы — все это было отнято под угрозой «трибунала» у горожан, грабивших один из брошенных складов. На войне и такое бывает: вор у вора дубинку крадет. Комбат делал вид, что это его не касается. Сам же он был доволен тем, что привозил свежие вести, слухи и доподлинные газетные сообщения о положении на передовой, какие удавалось заполучить или в конторке гарнизонной комендатуры, или в случайных разговорах с командирами и солдатами, на время покинувшими передовой край по ранению или по какому-либо заданию и оказавшихся ненадолго в прифронтовом тылу. Лютов, то ли по политруковской обязанности, то ли по былой учительской привычке, по приезде из города собирал батарейцев и, словно на школьном уроке, досконально сообщал полученную информацию, толкуя каждый факт и цифирь на патриотический лад с непременным обобщением всего происшедшего. «Товарищи бойцы, — степенно говорил Иван Васильевич Лютов, — к последнему часу на передовой сложилась следующая обстановка: немецкие танки стремятся во что бы то ни стало прорваться к Мценску и поначалу казалось, что они вот-вот достигнут цели. Но подошедшие части из резерва нашей Ставки, выдержав натиск врага нанесли сокрушительный контрудар. Особо отличились советским героизмом танкисты, — для пущей убедительности комбат достал из полевой сумки блокнот и уточнил фамилию героя: — танкисты группы старшего лейтенанта Бурды, которая в течение
— Ну, кто бил немчуру — ясно. А вот кто подсчитывал подбитых?… У страха глаза широки, а у славы, что у дамы вуалька, — темная… — безобидно засомневался один из бойцов.
Комбат и сам себе плохо представлял, как в такой горячке ведется на поле боя подсчет побед и потерь, и оставил без ответа сомнение солдата. Но тут же с внутренней потугой, с какой-то суеверной осторожностью сделал желанный вывод:
— Важно, товарищи, главное: мы остановили врага!
— Не мы, а танкисты, — с явной подначкой перебили комбата.
— Таким образом, мы доказали, что можем бить противника — у нас есть такая сила. И в это мы должны верить, товарищи бойцы! Помните: мы сейчас с вами на тургеневской земле. Пусть она прибавит нам новые силы!
— Сила-то, можа, и есть, да вот снарядов нэма, — с горькой ухмылкой, как бы за всех, ответил шофер Семуха и, шмякнув пилоткой о пыльный сапог, все с той же горечью пробубнил: — Тургеневская земля… свежи розы — не для войны все это…
Во всем, что говорил в своих политбеседах недавний политрук, не было претензий на глубокомысленное предвидение. Лютов, не имеющий никакой реальной возможности в сложившейся обстановке обеспечить всем необходимым свою батарею, хотел лишь одного: уберечь горстку солдат, оставшуюся от некогда боеспособной и, наверное, отважной артбригады, от паники и разложения, уберечь и удержать их дух хотя бы на уровне надежды на спасение. И он искренно полагал, что слово, его человеческое слово, хотя и не заполнит зарядные ящики снарядами, а солдатские котелки — сытным варевом, но в какой-то предсмертный миг это слово может обернуться последним спасительным патроном и сухарем для каждого солдата. Вот почему Лютов в дни случившейся передышки принял за правило: каждым утром, а то и вечерами, наведываться в город за последними вестями о фронтовой обстановке, пробиваться туда, как в разведку.
Боевые расчеты при внешне видимом безделье жили напряженной жизнью. Все дни и особенно в ночные часы огневики безотлучно находились у своих орудий. Понатаскав из-под берега сохлой осоки в капониры и под щитки пушек, солдаты коротали в ее тепле и выпавшие светлыми октябрьские денечки, и моросные ознобистые ночи. Но днем и ночью солдат тревожила неумолкающая ни на час канонада. В иные минуты она подкатывалась в такой близости, что казалось, пушки, и те вздрагивали и сбивались с мест, как от собственных выстрелов. Ни блиндажей, никаких других долговременных укрытий сооружать не хватало сил, да и не очень хотелось, все больше полагаясь на русское «авось»: в любой час батарею могли снять с «угретого» места или внезапно прорвавшийся противник, или собственное начальство.
На пятый день передышки быстро воротившийся из своей разведки Лютов поднял батарею по тревоге. Утренняя затяжная заря зыбистым маревом крыла всполошившихся солдат, пушки и тягачи, и все это походило больше на спасающихся из огненной преисподней, нежели на силу, способную к бою. Комбат, поежившись от неожиданного видения, не скоро нашел в себе силы, чтобы как можно короче и яснее поставить задачу своим подчиненным. Он не решился, как обычно, «митинговать» перед общим строем, а собрал лишь командиров орудий, связистов и разведчиков. Не зная тонкостей артиллерийского дела, он всецело полагался на опыт младших командиров, прошедших ад противотанковых схваток. Работа предстояла нелегкая и не очень пока понятная: обеспечить противотанковую оборону мценского железнодорожного узла на случай прорыва немецких танков. Пехотные роты, стоявшие на флангах батареи, тоже двинулись маршем к станции для отражения вероятного воздушного десанта. Что должно или могло произойти на этой станции — никто пока об этом не имел права знать. Гарнизонным комендантом, координирующим действия частей и подразделений, находящихся в городе, комбату Лютову был отдан лишь устный приказ: всеми боевыми средствами обеспечить секретную операцию Верховного Главнокомандующего. Загадочность предстоящей операции тревожила души солдат, но и обнадеживала: а вдруг товарищ Сталин по железке решил подбросить на подмогу фронту дополнительный резерв, в том числе и снаряды для противотанковых пушек? Восстановится артбригада в своем прежнем составе, запасется провиантом, задымят походные кухни, санитары перевяжут свежими бинтами раны у солдат — тогда и немец покажется иным, чем есть на самом деле… и чего только не мерещится окопному солдату в худой час, когда и ремень на последней дырке и пушка пуста…