Горелый Порох
Шрифт:
Ни строгость капитана, ни нелепая шутка старшины не тронули солдат, и они продолжали стоять и ждать, что будут делать саперы.
— У вас есть командиры? — не отступался капитан.
— Есть. Но мало, — ответил за всех солдат, стоявший попереди своих товарищей. — Валяйте и вы до нас, товарищ капитан, — больше станет, — зябко потирая руки, пошутил солдат.
— Я вам не Ванька, чтобы «валять», товарищ боец, — все больше напускал важности энкавэдист. — А ну позвать своих командиров!
Это приказание капитану пришлось повторить дважды и только тогда из задних рядов вышли два лейтенанта и майор.
— Капитан Жур, —
— Мои. Но не все, — ответил пехотный майор, счищая сиреневым сучком глину с сапог. — Большинство — из числа окруженцев. Я и сам недавний окруженец…
— Вам, майор, вероятно, приказано занять оборону? У меня же — иной приказ. Давайте заниматься каждый своим делом. Уберите бойцов. Отведите к берегу, за пределы сквера!
— Наши траншеи должны пройти и по этому скверу, капитан, а не только по берегу… Уличные бои требуют иного профиля оборонительных сооружений. Тут город, а не поле.
Капитан поманил майора к себе поближе и, резко рубя воздух рукой, стал доказывать свое:
— Я выполняю спецзадание. Вы должны понимать, что это значит. И категорически требую убрать бойцов! В ваших же интересах… Дух солдат — это не патроны, которые можно пополнить из резерва. И вы должны дорожить стойкостью духа.
— Резерв духа и мужества всегда при солдате, капитан, его ни откуда не подвозят и не пополняют… — попытался успокоить майор капитана. — Куда я отведу солдат, если они при своих окопах, где через день, а может и через час примут бой?
— Но гарантий, что не сдадите город и убережете памятник вождя, вы, майор, мне тоже дать не можете. Это факт! И потому солдаты не должны видеть, что делают саперы. Это поколеблет их боевой дух. Тем более, окруженцы — уже не полноценная сила, и страна не может им доверять сполна.
— Вождь, даже в каменном облике, я думаю, вдохновлял бы солдат, — сохраняя спокойствие, проговорил майор. — Укрепил бы дух и веру в свои силы.
— Я вынужден буду принять меры! — выходя из себя, капитан кивнул на цепь охраны. — Займите, в конце концов своих бойцов — работой, политбеседой, или, наконец, увидите их к полевой кухне и дайте жратвы. Для них это всегда важнее, чем соваться не в свои дела… Иначе, майор, я обязан донести, куда надо!
— Донос, конечно, убедительнее приказа, — согласился майор и отдал распоряжение младшим командирам развести солдат по своим местам.
Чуть за полдень саперы, с честью выполнив «спецзадание», чин-чином уложили блоки статуи в санитарную фуру, и ездовые погнали коней на Тулу. За ними, словно кортеж, тронулся и отряд охранников, настороженно глядящих по сторонам, будто в конной повозке они увозили в глубокий тыл не каменные глыбы, а золотые слитки государственной казны. Наскоро перекурив, старшина увидел и своих саперов. Телеграфные столбы с колодезным воротом наверху остались стоять над постаментом и все еще походили на устрашающую виселицу. Обессилевшие саперы не смогли свалить это чудовищное сооружение, не закидали они, как приказал капитан, и постамент хворостом от сторонних глаз. Все было на виду. На постаменте даже остались стоять сапоги увезенного спецобозом хозяина. Их не удалось сорвать веревочной петлей со стальных креплений, и сапоги красовались теперь на гранитном прямоугольнике не погляд окрестному миру. Правда, уходя, старшина долбанул обухом по голенищу, чтобы порушить
— Ну и матерьялец! — выдохнул сапер, махнул рукой и не стал больше пытать силу.
Лютов и Донцов, от нечего делать наблюдая эту грустную картину, сидели на станинах пушки, не в силах сказать что-либо друг другу — перед глазами все еще моталась в петле каменная голова… Первым не вынес молчания комбат:
— А майор был прав: памятник должен стоять как вдохновляющий символ для обороняющихся солдат. Как ты думаешь, сержант?
— Живой Верховный, — Донцов отмахнул руку в сторону Москвы, — и тот ничем не может помочь нам. Да и каменный — тоже не бог… Я о другом думаю: раз сняли памятник — значит, предрешена судьба и этого городка. Сдадут его.
— Выходит, так — согласился лейтенант.
Немного погодя, Лютов, взяв топор у Донцова, отправился к «виселице». Оглядевшись, будто он пришел на воровскую порубку леса, принялся рубить столбы. Повалив их наземь, он выбрал, какой поразлапистее, куст сирени и прикрыл им сапоги Верховного. Вернулся к орудию.
— Что за святое место, если уж и тут, в захолустном городке, поставлен такой величественный памятник? — сам себя спросил комбат.
А ответил на вопрос Донцов, чем немало удивил комбата.
— В девятнадцатом году, когда Деникин наступал на Тулу и вел бои как раз там, где сейчас гремит канонада, его натиск сдерживала 13-я армия. А штаб этой армии располагался тут, в Плавске. В самый угрожающий момент боев Ленин прислал сюда Дзержинского и Сталина. По прибытии Дзержинский сразу же отправился на передний край, к солдатам, для поправления ситуации на фронте, а Сталин остался наводить порядок в штабе. Костерил тыловые службы, делал перемещения в командном составе, держал политические речи перед отправкой резервных солдат в окопы… тем и прославился наш городок. Во славу такого события и был воздвигнут этот памятник, когда Сталин стал вождем народов… а речи он произносил вон с того балкона — гляди, лейтенант, за речку.
Лютов приложил к глазам бинокль, и Донцов помог ему отыскать здание с балконом. Оно стояло неподалеку от берега реки, в линии заводской стены. Раньше на этом месте располагалась фабрика сельхозмашин. Теперь там машиностроительный завод. И Лютов уже без бинокля глядел на приконченные кирпичные стены цехов, на заводской двор, где стояли полуразобранные танки и автомашины. Возле них хлопотали и военные и рабочий люд. Завод продолжал дымить трубой, несмотря на близость фронта.
— Удивительный наш народ! — с тоскливой восторженностью проговорил комбат. — Тыщи лет живет по одной и той же мудрости: помирать помирай, а хлеб сей.
— В этом — главная жила нашей жизни, — согласился Донцов. — Порви ее — все и рухнет разом. Я имею в виду общую жизнь…
— А твоя да моя, выходит, не в счет? — усмехнулся комбат.
— Наша, солдатская, житуха другим аршином меряется… Огневорот войны все переиначил на иной лад.
— Да оно так, — согласился комбат Лютов и тут же свернул на прежний разговор: — А откуда ты, Донцов, знаешь, что тут сам Сталин бывал? И речи, говоришь, держал? — комбат еще раз приложил бинокль к глазам и стал разглядывать чугунную решетку балкона двухэтажной конторы завода.