Горение (полностью)
Шрифт:
– Вы про Думу-то, про Государственную думу отчего не помянули, Феликс Эдмундович?! Ведь она теперь должна будет обладать законодательными правами! У нас теперь финансовая комиссия будет! Мы законы сможем проводить через нее, мы сможем и монополию ограничить! И не как-нибудь, не бунтарски, а по закону, по манифесту того же государя!
– О законе после, Кирилл Прокопьевич. Странно только: умный, деловой человек, инженер, а мало-мальски аналитического подхода к закону - ни на грош... Ладно, об этом еще поговорим... А как вы - буде получится - проведете через Думу ломку бюджета?
– Кардинально.
– Хорошо. Это просто-таки замечательно, вам за это Россия в ноги поклонится...
– Теперь поклон отменен, нет дэмокрэтик, - заметил Джон Иванович.
– Ладно, посвистим, - согласился Дзержинский.
– Значит, вы намерены так переписать бюджет, чтобы на народное образование не один процент, как ныне, был выделен, а десять? На пенсии - не три процента, а пятнадцать? На армию расписано тридцать процентов - сократите до десяти? На полицию сейчас отпущено семь. Сократите до одного? Кто вам это позволит, Кирилл Прокопьевич? Вас же в Сибирь за такое укатают! Перекраивая бюджет, надобно поднимать руку на налоговое обложение, Кирилл Прокопьевич! А кто вам позволит это провести? Царь! Ведь сейчас крестьянская семья из пяти душ получает в год триста девяносто рублей, а налогов платит триста восемьдесят шесть! Одно налоговое обложение на сахар, который мы у вас хрупаем, дает семьдесят миллионов прибыли в казну! В царскую казну, Кирилл Прокопьевич! Табачный налог - пятьдесят миллионов прибыли! И вы полагаете, что царь вам свои барыши отдаст?!
– Так он почти столько же тратит, чтобы этот барыш выколотить, Феликс Эдмундович! Он в каждой деревне фискальную службу держит. Им же платить надо!
– Значит, вы готовы возместить царю убытки? Из своих доходов?
– Не все, но часть - готовы.
– Значит, ваш рабочий должен будет получать еще меньше?
– Отчего?
– Так откуда ж вы деньги на воспроизводство получите? Царю отдай, себе оставь, а дальше что?
– Если всю правду рабочим открыть, они поймут, что лишь высокая производительность даст им заработок.
– А почему они вам должны верить? Какие вы можете дать гарантии?
– Ну что вы все норовите меня с рабочими поссорить, Феликс Эдмундович?!
– Я?! Вы сами с ними в ссоре, Кирилл Прокопьевич, вы п р и н у ж д е н ы будете ж а т ь, иначе концы с концами не сведете! И жизнь сама затолкает вас под бок к царю, которого вы так браните, у него станете солдат для усмирения просить.
– Что ж, по-вашему, мы ничего не добились и выхода нет?
– Вы кое-чего добились, да и то пока на словах..,
– Отчего вы так слепо, так озлобленно отвергаете манифест? Ну ладно, ну верно, булыгинская Дума, которая только графов в Думу пускала, дрянная была, но и мы против нее выступали. И добились своего! Ведь манифест прямо говорит: "Привлечь к участию в Думе те классы населения, которые ныне лишены избирательных прав".
– Неверно!
– Дзержинский ожесточился.
– Не надо так, Кирилл Прокопьевич! В манифесте сказано иначе: "Привлечь к участию в Думе в м е р е в о з м о ж н о с т и те классы, которые ранее были лишены прав". А что такое в о з м о ж н о с т ь? Это закон. А разве царь отменил булыгинский закон, который и вы бранили? Разве новый закон распубликован? Царь спрятался за формулировочку "в мере возможности", а вы согласились с этой заведомой уловкой! Ваши-то теперь пройдут в Думу, а рабочие - нет! Понизят выборный ценз: раньше, чтоб голосовать, надо было полторы тысячи недвижимости иметь, а низведут до тысячи. А рабочий в год получает триста. На пять душ! Раньше был конфликт между лагерем царя и бюрократов, с одной стороны, и всеми - с другой, а ныне начнется конфликт между лагерем царя, бюрократов, октябристов и кадетов - с одной, а рабочим и мужиком - с другой стороны. Вы к тому же передеретесь в своем лагере, а рабочему с мужиком драться не за что - голы, босы и голодны. Значит, решение социального спора будет оттянуто на какое-то время, но все равно решать придется, Кирилл Прокопьевич.
– Ну хорошо, а какой выход вы предлагаете?
– Валить царя. Валить бюрократию. Требовать Учредительное собрание, нацеливать народ на республику.
–
– Если вы будете посылать казаков с нагайками против тех, кто требует Учредительного собрания для выработки демократической конституции, - конечно! И чем больше станете поддерживать царя, тем больше накопится гнева. Операцию надо делать тогда, когда можно больного спасти.
Николаев хмыкнул:
– Россия... Все по Евангелию: "Сеете много, а собираете мало, едите, но не в сытость, зарабатывающий плату зарабатывает для дырявого кошелька..."
– Иоиль?
– спросил Дзержинский.
– Именно... Сам народ во всем виноват, проклят от бога, варягов прогнал по чванливой дурости, царям-ублюдкам руку сосал, умывал слезами, голодал, а хоругви носил, и мы же, те, кто хочет приучить людишек к делу, оказываемся во всем виноватыми, а?!
– Ясно, - согласился Джон Иванович и продолжил, путая русские слова с английскими: - Это угодно хистори, с этим ничего не сделаешь. У вас, в Рашиа, каждый следующий против предыдущего: Кэтрин зе Грейт была против Питера, Анна Ивановна против Кэтрин, Пол Первый, внук, против Питера и Кэтрин, Александр против Пола, обещал все сделать, как раньше, как при грандмазер, а повел свое, начал делать "бритиш стайл", английский стиль, Николай зе Фёст против английский стиль, он за стиль богдыхан, побольше вешат, поменьше говорить! Александр Второй против Николая - дал реформа в стиле "амэрикэн", возвратил из ссылки декабрьских революшиониерс, его взорвали, Александр Третий все отменил, что сделал Второй, теперь Николай Второй выделил вам то, что отобрал его папа...
– Во какого образованного американца держу, - деревянно рассмеялся Николаев.
– У них про это только два профессора на всю Америку знают, а в Россию приехал - сразу думать научился!
– Нам нужен иксчейндж, обмен, - согласился Джон Иванович.
– Мы у вас учимся думать, а вы у нас - работать... Мы тупая нация, мы боимся размышлять, чтобы не нарушить то, что ви хэв, что имеем.
– Поди на него обижайся, - сказал Николаев, оборотившись к Дзержинскому. Если б своих выставлял, а то всем вдовам по серьгам, не чванится... Да, тупые-то вы тупые, но ваши б фермеры не стали, как наши, помещичьи усадьбы жечь.
– Стали бы, - убежденно возразил Дзержинский.
– Оттого, что национальный характер у нас такой - что не так, сразу кровь пускать и дом палить?
– Нет. Дело не в национальном характере, а в социальных условиях. Что могло помочь крестьянину в его варварской, немыслимой нужде? Образование. А что для этого сделано царем? На сто человек десять грамотных, как же можно урожай собрать, если о б ы ч а й правит мужиком, а не наука?! А инициатива? Ведь деревня отдана исправникам, старостам, стражникам, становым! На каждого мужика сорок тысяч пиявок, право слово! Кредит? Черта с два! Кулак правит на селе, дает ссуду под такой процент, что и Шейлоку не снился! А сколько у мужика земли? Десятина? Две? Треть у царя, остальное у помещика, а он арендную плату взвинтил до того, что земля стоит пустая, а крестьянину, голодному, босому, это видеть невмоготу! Он миром просил у помещика - тот ему отказал, под свист пуль отказал. Вот и начали жечь! И не с тупого и слепого зла, нет, Кирилл Прокопьевич! Нам известно, что в мужицких комитетах стали говорить: "Коли не пожжем усадьбы, дадим кров казакам да солдатам, а так они придут, а жить под открытым небом, а под открытым небом долго не протянешь".
– Но сколько денег зазря пропадет?! Сколько добра, Феликс Эдмундович! Усадьбы - это ведь с р е д с т в а!
– А мужик отвечает: "Ноне стена на стену встала, кто повалит, тот и победитель, и грошей считать нечего! Коли мы победим - таких апосля хоромов настроим, какие барам не снились, и не для их эти хоромы будут, а для наших детей!" Попробуйте возразите! Отправляйтесь в бунтующие уезды - искать далеко не надо, в Псков поезжайте, в Новгород, в Курск, в Эстляндию, в Люблин постарайтесь с мужиком найти общий язык, обратитесь к нему со своей программой! Я посмотрю, что из этого станется!