Горение (полностью)
Шрифт:
– Вы юрист?
– Нет.
– Художник?
– Художник?
– Дзержинский удивился.
– У художников должны быть длинные волосы и в глазах рассеянная собранность.
– "Рассеянная собранность"? Как бывший художник свидетельствую - вы попали в точку.
– Бросили живопись?
– В век фотографии она не нужна.
– Глупо. Фотография фиксирует факт, живопись познает природу явления.
– Вы мыслите геттингенскими формулировками - слишком консервативно.
Дзержинский покачал головой:
– Меня обвиняли во многих грехах, но чтоб в консерватизме - ни разу.
Потом они проводили
Однажды Дзержинский проснулся, когда еще только-только рассветало, вышел на пляж, зябко ежась на легком бризе.
Он взял за привычку гулять вместо зарядки - однообразие гимнастических упражнений было не для него, он чтил дисциплину внутреннюю превыше внешней, организованной в раз и навсегда заученную форму.
В то утро Дзержинский шел по сыпучему, белому песку быстро, смотрел на красноголовых, писклявых чаек, на серый, металлический лист тяжелого моря, редко - под ноги; когда же глянул, обходя зеленые, словно волосы утопленницы, водоросли, выброшенные на берег ночным прибоем, заметил диковинного крокодила с ракушками-глазами; нимфу с игриво загнутым хвостом, Нептуна, сжимавшего в руке трезубец.
"Прелесть какая, - подивился Дзержинский, - настоящее искусство. Обидно волна слижет".
Он увидал вдали одинокую фигуру: человек стоял на корточках и строил, как решил Дзержинский, замок из песка.
А когда подошел ближе, понял, что это - Фриц, и лепил он не замок, а огромную, диковинных форм черепаху.
– Вот, - сказал Фриц, заметив Дзержинского, - потянуло к изобразительности после наших разговоров. Так спокойно мне было, Юзеф, так хорошо и тихо, а вы взбаламутили...
...Только Фрицу мог Дзержинский доверить дело с Гартингом - другой и за деньги б не решился, а этот умел работать бесплатно.
...Дзержинский разыскал Зайделя в полночь: кончилась съемка в Опера приезжала с гастролями Айседора Дункан; Берлин, казалось, сошел с ума, редакторы платили бешеные деньги за хорошую фотографию юной парижской балерины, Фриц, взмокший, вымотанный, с синяками на локтях, оттого что падал два раза сшибленный озверелыми конкурентами, сидел в "Ратхаузе" и пил пиво кружку за кружкой.
– Тебе бы в Шерлок Холмсы, Юзеф, - сказал Фриц, когда Дзержинский присел к нему за столик. Официанты ходили вокруг Зайделя волками - работа уже кончилась, но посетителя ведь не погонишь, посетитель - истинный хозяин ресторана, однако всем своим видом они показывали, что пора бы уж и честь знать.
– Пошли, - сказал Дзержинский, - серьезное дело, Фриц.
– Мы же закончили серьезное дело.
– Мы только начали его. Я был безмозглым идиотом, когда говорил тебе, что мы все закончили. Мы только начинаем, Фриц, мы еще только начинаем.
Через десять дней Дзержинский встретился у Розы Люксембург с представителями латышской социал-демократии.
– Товарищи, - спросил он, - что у вас находится на Байоретерштрассе, восемь?
Латыши переглянулись - от Юзефа в революционной среде тайн не было, его знали, ему верили, но про Байоретерштрассе было известно трем членам ЦК - там находился перевалочный пункт по транспортировке нелегальной литературы в Ригу.
– Товарищи, - поняв, отчего латыши не отвечают, продолжал Дзержинский, явку надо менять. Вы провалены. Вот вам фотографии, которые подтверждают мои слова. Двое в шляпах - русские филеры. Проверьте всех тех, кто везет литературу в Ригу,
Назавтра встретился с армянскими социал-демократами. Выслушав Дзержинского, маленький, порывистый Мартиросян обернулся к Мнацаканову и Алабяну:
– Сегодня же принять меры. Спасибо, Юзеф.
Вечером того же дня Дзержинский предупредил об опасности товарищей из Бунда.
Через неделю он увидался у Люксембург с худым, холеным, несколько надменным человеком.
– Никитич, - представился товарищ по-русски.
Чуть помедлив, Дзержинский - тоже по-русски - ответил:
– Очень приятно. Юзеф.
И оба улыбнулись - знали друг друга не первый уже месяц: Леонид Борисович Красин познакомился с Дзержинским на квартире у Меира Валлаха - Максима Максимовича Литвинова, который отвечал за переправку большевистской литературы в Россию, и вместе с Мартыном Лядовым - параллельно с Дзержинским - вел работу против Гартинга.
(Ленин, выслушав рассказ Красина о том, как Дзержинский спас транспорт нелегальной литературы, еще раз переспросил:
– Значит, говорите, Дзержинский? Надо запомнить. Я считал его прекрасным организатором и газетчиком, но то, что он такое придумал... Молодец! Дантон, революционный Дантон! Такого бы в Комитет общественного спасения, а?! Молодец... Если мы, наконец, объединимся с поляками, я буду просить выписать ему партийную книжку под номером два.
– А номер один?
– спросил Красин.
– Номер один мы бы подержали для Плеханова; жаль, если совсем отойдет.
– А вам какой номер будем выписывать?
– спросил Красин.
– Я за нумерацией не гонюсь, - ответил Ленин.
– История разберется, кому какой номер проставить, - важно только, чтоб не на лбу - клеймом.) 11
...В тот день заседание прусского рейхстага не обещало ничего интересного, поэтому ложи прессы были почти пусты: множество депутатов гуляли по огромным мраморным серым холодным коридорам, пили в буфете крепкий кофе, дискутировали разные разности с ответственными чиновниками министерств, которые обычно поджидали здесь "своих" депутатов, чтобы заранее выяснить позицию во время предстоящих обсуждений бюджетных статей, а коли позиции еще определенной нет, попробовать создать ее.
Поэтому когда Август Бебель взошел на трибуну, все считали, что вопрос он поднимет локальный.
– Господин президент, господа депутаты, майне дамен унд геррен, - начал Бебель неторопливо, зная, что на его выступление соберутся. Он давал время депутатам и журналистам занять места, поэтому с главным, с основным, тянул. Предмет моего выступления может показаться вам странным только при поверхностном с ним ознакомлении. Речь пойдет не столько о вмешательстве в наши внутренние дела агентов иностранной державы, сколько о том, что министерство внутренних дел и прусская полиция скрытно и вероломно нарушают нашу конституцию, входя в сговор с полицейским агентом России, выступающим во время приемов и светских раутов под обличьем дипломата. Я располагаю документами о противозаконной деятельности так называемого дипломата, свившего себе полицейское гнездо в центре Берлина под крылышком нашего добренького министерства внутренних дел. Я располагаю данными о том, что дипломат занимается сбором данных о русских революционерах, нашедших политическое пристанище в нашей конституционной стране. Я намерен потребовать расследования деятельности так называемого дипломата...