Горение. Книга 3
Шрифт:
– вздохнул Бурцев, – именно кризис.
– Мне тоже это больно слышать, Владимир Львович… Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди, огромного личного мужества и чести…
– Да уж, этого не занимать.
– Однако, Владимир Львович, товарищ, получивший информацию об Азефе, крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы то ни было, да тем более в провокации. Этот товарищ просит вас встретиться с человеком, который бежал из охранки после того, как оказал нам реальную помощь… вполне серьезную. Он в розыскных листах, ему грозит военно-полевой
– Хотите, чтобы я встретился с анонимом?
– Да.
– Как правило, я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность, товарищ Рыдз.
– Этот человек, возможно, еще пригодится нам для борьбы… Мы стараемся оберечь его от провала…
– Проверяли его? Надежен? Рыдз ответил вопросом:
– А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?
– Да.
– Двойной игры с их стороны быть не может?
– Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду Жуженко…
– Адъютанта «Казбека»?
– Да.
– «Казбек» – это Сладкопевцев?
– Он же в борьбе… Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто продолжает бой с самодержавием.
– Простите.
Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет, по-петушиному забросив руки за голову, чудом сидевшую на тоненькой шее; остановился перед Рыдзом, нагнулся к нему, спросил:
– Ну хорошо, допустим, я встретился с вашим человеком анонимно… Он дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым неминуемо потребуют встречи с моим… с вашим свидетелем… Как быть?
– Давайте начнем, а? За это время я снесусь с моими товарищами.
– Что ж, попробуем.
– У меня, кстати, есть словесный портрет того полицейского чина, который встречался с Азефом… Это была не случайная встреча, он его на извозчике ждал, в экипаже…
– Послушаем, – откликнулся Бурцев. – Давайте-ка портрет.
– Глаза стальные, с прищуром, веки припухлые, усы, чуть правленные вниз, нос прямой, лоб высокий; выражение лица сосредоточенное, особых примет нет, крепкого телосложения, довольно широкоплеч, рост высокий, по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь…
– Хм… После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты…
Рыдз нахмурился, покусал нижнюю губу и попросил извиняюще:
– Владимир Львович, пожалуйста, не произносите при мне слово «охрана»… Вы же знаете, видимо, что с моею сестрой сделали палачи.
– Да, да, миленький, простите великодушно, я привык говорить для здешней прессы, не гневайтесь…
– Спасибо.
– Хм, – повторил Бурцев, – на Виссарионова не похож, на Комиссарова тоже…
– Кто из чинов полиции был на процессе депутатов Первой думы?
– Информация не поступала, но кто-то был, вокруг здания кишели
– Не Герасимова?
– У меня есть только одна его фотография… Давняя, когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении… Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен…
Поднявшись, Рыдз сказал:
– Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут «Федор Мокеевич». Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?
– Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.
– Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.
О «пригороде» сказал неспроста; Владимир Львович человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает.
3
– Владимир Львович? – осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.
– Именно так. С кем имею честь?
– Я Федор Мокеевич.
– Кто?!
– Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.
Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру:
– Да, да, верно. Прошу.
… Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями; Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки: «Я же работала прачкой, все сделаю вмиг». Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах; лучше уж сам. «С соседей не берем, – расхохоталась Мари, – даже за любовь не берем с соседей». Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке; военная косточка, привычка – вторая натура.
– Нуте-с, Федор Мокеевич, с чем пожаловали?
Турчанинов усмехнулся:
– С головою, Владимир Львович. В коей есть информация, которая может помочь вашей борьбе с провокацией.
– Ага… Ну что ж… Вы с Бакаем и Меньшиковым знакомы?
– Шапочно. Они были в Петербурге, а я служил в Привисленском крае.
– Вы в розыскных списках девятьсот седьмого года?
– Да.
– Так что ж вы и ваши польские друзья от меня конспирируете, милостивый государь?! Вы Андрей Егорович Турчанинов, адъютант при бывшем начальнике варшавской охраны полковнике Глазове, а затем какое-то время при Попове, до того как он был казнен. Из привисленских только один вы и значитесь в списках…
Турчанинов вздохнул:
– Ну и слава богу… Сразу легче стало с вами говорить.
– К ликвидации Попова имеете отношение?
– Да.
– Чем вам это грозит?
– Если докажут – расстрелом.
– Тогда вернемся к «Федору Мокеевичу», дело нешуточное… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай и Меньшиков?
– Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили Жуженко?
– На их тоже.
– А показания об Азефе они вам давали?