Горгона и генерал

tapatunya

— Я не останусь в этом замке.

— Никто не останется.

Гиацинта вцепилась в его рубашку мертвой хваткой, прижалась всем своим сильным, мокрым телом. Он даже ощутил, как впиваются ему в грудь пластинки её корсета.

— Никогда в жизни, — объявила она с истерическим смешком, — меня не пытались убить дважды за день.

— Трижды, если считать больного волка.

— Еще и волк! Господи. Вы сказали, что в замке безопасно! Что у нас есть еще несколько дней!

— Я ошибся. Через несколько дней пришли бы за мной — откуда мне было знать, что сегодня придут — за

вами. Паломники, буквально, тянутся друг за другом. Что интересно — заказчиков как минимум двое, уж больно разные у них исполнители. Тайный убийца с рисунком в кармане и вполне явные гвардейцы, которые не знают вас в лицо. Какая интересная у вас жизнь, Гиацинта.

Скрипнула калитка. Горгона подпрыгнула в его объятиях и обернулась.

Древняя, как иссохшее дерево, Эухения вошла во двор. Под узды она вела неброскую, но явно очень выносливую лошадку, чьи копыта были обвязаны тряпками.

— В соседней роще была, — проскрипела она, не удивившись мокрым и обнимающимся господам, — в седельных сумках только вода и хлеб. У нас были гости?

— Мы покидаем замок, — объявил Трапп.

Старуха пожевала губами, глядя на него безразличными выцветшими глазами.

Потом, накинув поводья на ограду, ушла внутрь.

— У меня от неё мурашки, — призналась Гиацинта.

— Если гвардейцы фальшивые, — генерал попытался хоть немного отодвинуть её от себя, чтобы свободно вздохнуть, — то это очень нагло. Если настоящие — то у вас огромные проблемы.

Вернулась Эухения, молча протянула Гиацинте крестьянское платье и снова ушла.

Через открытое окно Трапп услышал, как она гремит на кухне посудой, очевидно собирая им припасы в дорогу.

Горгулья душераздирающе вздохнула и отлепилась от Траппа.

— Прощайте, красивые платья, — сказала она мрачно. — Здравствуй, тряпье.

— Помочь вам с корсетом? — спросил Трапп.

Она вздрогнула и затравленно оглянулась в ту сторону, где лежали её мертвые горничные.

Ужас и страдание на секунду проступили на её лице, потом гематома молча кивнула.

— Вам придется мне помочь. И мне нужно будет подняться к себе…

— Никаких драгоценностей вы с собой не возьмете, — напомнил он. — Может, только какой-нибудь скромный жемчуг для Эухении.

— У меня нет скромного жемчуга.

— Значит, вы все оставите здесь, Гиацинта.

— Лучше бы вы меня убили! — простонала она.

— О, желающих и без меня предостаточно.

Они покинули замок в легких сумерках. Эухения дремала в седле неизвестного убийцы, незнакомая в простеньком цветастом платье Гиацинта была задумчива и печальна. Вместо пышной прически и шляпки на её голове был обычный платок, а утратившие кольца и перчатки ладони казались совсем крошечными.

— Несколько дней мы проживем в соседней деревне, — сказал Трапп, — пока не будет готова наша карета. Я грум, вы моя жена, горничная.

— Отвратительно.

— Я буду называть вас Бэсси.

— Отвратительно.

— Вы все-таки обгорели, и у вас красный нос.

— Отвратительно.

— Да ну бросьте. Я думал, циркачи легко переносят лишения и трудности.

Она издала какой-то неопределенный звук.

— В

четырнадцать лет стало понятно, что моя акробатическая карьера грозит перерасти в проституцию, — вдруг сказала она, видимо решив пройти до конца по пути своего низвержения из богатой семьи. — Тогда я поступила на службу к одной обедневшей аристократке. Это было в городе Пьорк. Провинциальная дыра. Прислуживала и все время училась — как держать спину и какими столовыми приборами пользоваться. Она занималась подготовкой инженю, и я вечно подглядывала и подслушивала. Я мечтала стать знатной дамой. Иногда я заводила близкие знакомства с джентльменами её круга — надо же мне было на ком-то тренироваться в искусстве обольщения… Тогда-то мы и познакомились со Стетфилдом. Мы придумали мою биографию вместе с ним. Он всё обо мне знал, мой первый муж.

— Я его недооценивал. Старикану хватило пороха жениться на уличной пройдохе и не моргнув глазом ввести её во все светские салоны.

— Взамен он получил красавицу-жену, которой хвастался напропалую. Более-менее равноценная сделка. И, кажется, эта авантюра изрядно его веселила.

— Крауч узнал о вашем прошлом?

— Крауч, — Гиацинта вздохнула, — об этом так и не узнал. Иначе он бы не требовал от меня брака… От уличных девиц требуют совсем иного, знаете.

— Только не заводите унылой шарманки о своем трудном детстве. Я наслушался вдоволь таких историй от маркитанток. Все они мечтали быть белошвейками.

Она помолчала, приглядываясь к нему.

— Вы изменились ко мне, — заметила Гиацинта прохладно. — Это из-за того, что узнали правду о моем прошлом?

Он слишком давно подозревал что-то такое, чтобы это его изменило.

Скорее, слишком тяжело ему давалась история с Авророй. Шагая в синеватых летних сумерках рядом с Гиацинтой, Трапп снова и снова спрашивал себя: возможно ли, чтобы она не понимала, чем её распоряжение может обернуться для служанки?

И ему очень хотелось сказать себе: нет, не понимала.

Хотелось обнять её или взять на руки, потому что у неё был действительно адский день, и она была преисполнена страха и сожалений, и еще наверняка каждую минуту спрашивала себя, имеет ли её возлюбленный король хоть какое-то отношение к этим гвардейцам, и путь сверху вниз оказался так короток. Вчера еще ты была увешанная бриллиантами и сияла на балах, а сегодня тащишься по сельской дороге в убогую деревушку, и всё, что у тебя осталось — это ссыльный преступник, который сравнивает тебя с маркитантками, которые всегда следовали за армейскими обозами.

— Простите, — Трапп нашел её руку и поднес к губам. — Плохой день.

В конце концов, он отправлял на смерть легионы — и что теперь с этим делать?

— Мы приедем в столицу, — пообещал генерал, — и у вас будет всё, чего вы пожелаете. А там мы разберемся, что к чему. Что происходит в вашей жизни и что произошло в моей… много лет назад.

— Вы считаете меня пустоголовой куклой, правда? — спросила Гиацинта с любопытством.

— Вы очень опасная кукла, — ответил он задумчиво. — Мне бы не хотелось пополнить собой вашу коллекцию мужчин, которыми вы вертите ради своей пользы.