Гори, гори, моя звезда
Шрифт:
– Это их главного лошадь!
– уверенно заявил Санька.
– Сейчас сам выйдет!
В сенцах хлопнула дверь, и на крыльцо вышел бородатый. На нем была кожаная куртка и подшитые кожей синие галифе. Деревянная кобура кольта била по коленям. Шашка в наборных ножнах висела у пояса. Взяв повод из рук часового, человек обернулся к окну, что-то весело крикнул и, легко вскочив в седло, с места послал коня галопом.
– И-и-эх!
– восхищенно гикнул Санька.
– Вот бы на таком прокатиться!
– Скинет!
– отозвался Петька,
– Вон он как пластает! В ниточку!
– Без седла проскачу!
– азартно выкрикнул Санька.
– Хочешь на спор?
Петька засопел и решительно вывернул карманы штанов. На землю посыпались самодельные рыболовные крючки, моток суровых ниток, гайка и главное богатство - костяные бабки.
– Вот!
– выдохнул Петька.
– На все! У меня еще бита есть свинцовая!
Санька чуть заметно побледнел. Глаза его сузились и забегали по выжидающим лицам ребят. Потом он швырнул на землю отцовскую фуражку и с силой хлопнул ладонью по вытянутой руке Петьки:
– Разнимай кто-нибудь!
Низенький крепыш Сергунька ударил ребром ладони по рукам Саньки и Петьки, буркнул: "С разъемщика не брать!" - и отошел.
Санька поднял с земли фуражку, выбил ее об колено.
– К штабу приходите!
– приказал он ребятам и через плечо кинул Петьке: - Прощайся с битой, рыжий!
Когда Петька пришел, ребята были уже в сборе. Они сидели на плетне в ряд, как куры на шестке, и Санька, самый высокий из них, походил на петуха, охраняющего свое птичье хозяйство.
– Как бородатый вернется, я у него попрошу коня, - ни к кому не обращаясь, сказал Санька.
– И поскачу...
Петька подсел к сидевшему с краю Сергуньке. Плетень покачнулся, и Санька, взмахнув руками, с трудом сохранил равновесие. От этого он еще больше стал похож на петуха, и Петька, неожиданно для себя, выпалил:
– На плетне усидеть не можешь, а на жеребце берешься!
Никто не рассмеялся. Ребята, притихнув, смотрели на Саньку. Сжав кулаки, подергивая щекой, он медленно шел на Петьку.
– Беги!
– не выдержал Сергунька.
Но Петька не двигался с места.
– Ну, рыжий!
– выдохнул Санька.
– Ну!..
Он размахнулся, далеко отводя руку. Кто-то испуганно охнул. Петька зажмурился. Но удара не последовало...
Когда Петька открыл глаза, он увидел перед собой чью-то спину в защитного цвета гимнастерке. Между ним и Санькой стоял парень лет семнадцати. Сергунька потом клятвенно уверял всех, что парень выскочил из окна поповского дома и чертом перемахнул через плетень. Теперь он стоял перед Санькой и улыбался. Гимнастерка его была неподпоясана, ворот расстегнут. Парень был худощав, но широк в плечах. Светлые волосы падали на лоб. На щеках дрожали две ямочки. Одна побольше, другая меньше. Парень крепко держал Саньку за плечи, а Санька вырывался и кричал в лицо парню:
– Пусти! Пусти, говорю! Чего лезешь?..
– А ты зачем на него налетаешь? Выбрал бы кого побольше!
– Могу с тобой!
–
– До первой крови?
– деловито спросил парень.
– Хоть до второй!
– Санька наконец вырвался и, сжав кулаки, встал против парня в гимнастерке.
– Ну, герой!
– расхохотался тот.
– В рюхи играешь?
Санька кивнул. Драться с этим парнем, пожалуй, не с руки: больно здоров, а в рюхи Санька его обставит.
– Может, покидаем?
– как-то застенчиво спросил парень и оглянулся на окна штабного дома.
"Боится..." - подумал Санька и не без ехидства заметил:
– Чего оглядываешься? Ускакал ваш главный?
– Это ты в самую точку!
– улыбнулся парень.
– С ним, брат, не шути!
– А почему у него кожа на штанах пришита?
– вмешался Сергунька. Материи не хватило?
Ямочки на щеках парня задрожали. Он прижал к себе Сергуньку и, захлебываясь от смеха, объяснил:
– Он, понимаешь, кожу очень обожает! Чтоб скрипело все на нем! А штанов кожаных найти не может. Во сне они ему снятся! Вот он заплатки и нашил. Леи - у кавалеристов называются.
– Конь у него!
– вздохнул Санька и покосился на Петьку.
– Ничего конь...
– согласился парень.
– Только с норовом. "Зверем" кличут!
Санька опять метнул глазом на Петьку и, помрачнев, сказал:
– Играть будем или разговоры разговаривать? Тащи рюхи кто-нибудь!..
Парень в гимнастерке поначалу мазал. Палки были слишком легки для него и летели поверху, не задевая фигур.
Санька молча торжествовал.
Но вскоре парень наловчился вышибать одну фигуру за другой. Петька влюбленными глазами смотрел на него и, устанавливая очередную фигуру, восторженно выкрикивал:
– "Бабушка в окошке"! "Письмо"!..
Раз! Нет ни бабушки, ни окошка! Два... Было письмо - и поминай, как звали!
После четвертой партии потный, насупленный Санька бросил палки на траву и, ни к кому не обращаясь, заявил:
– Надоело!
Ребята деликатно молчали, а Санька, чтобы восстановить престиж, небрежно предложил:
– Бабки побросать желаешь?
– Не умею...
– сокрушенно вздохнул парень, лукаво щурясь на Саньку. Никогда, понимаешь, в руках не держал!
Санька был обезоружен такой откровенностью и решил, в свою очередь, быть великодушным:
– В рюхи ты играть мастак... Но бабки похитрей - это тебе не палками махать!
Парень подтвердил, что махать палками действительно невелика премудрость, чем окончательно расположил к себе Саньку. Они уселись рядом на плетне и завели неторопливый разговор. Санька заявил, что пушка - это не пулемет, и парень согласился с ним. Затем они слегка поспорили о преимуществе русского штыка перед австрийским, и Санька вынужден был признать, что хотя австрийский тесак незаменим в хозяйстве, но четырехгранный русский удобней в бою.