Горицвет (сборник)

Бондаренко Владимир Никифорович

Она посмотрела в них и обо всем забыла.

Это были не глаза, а две огромные бездны. От их близости кружилась голова и замирало сердце. Лягушка знала, что ей нужно бежать, но не могла тронуться с места. Она все глядела и глядела Ужу в глаза и слышала его шепот:

— Иди ко мне. Не бойся. Обо мне говорят лишнее. Она боялась. Но глаза его, они притягивали, от

них невозможно было оторваться. А шепот, он так и обволакивал ее всю, околдовывал:

— Ну иди же ко мне. Не бойся.

И она пошла. По щекам ее текли

сл^зы. Она поняла: это все. Больше не купаться ей в речке, не сидеть под своей любимой корягой. И все-таки ползла к нему. Плакала, просила:

— Не надо... Не надо...

И с каждым шагом все ближе видела перед собой две черные бездны, от которых кружилась голова и замирало сердце. И слышала шепот:

— Надо... Надо...

Больше на речке ее никто не видел, и никто так и не узнал, куда она делась. А лягушки по-прежнему учили лягушат и говорили друг другу:

— Бойтесь Ужа. Бойтесь посмотреть в глаза ему. И не знали, почему его нужно бояться.

АСТЕРОИД ГЕРМЕС

Жил себе во Вселенной астероид Гермес и не знал никаких забот. Проносился мимо разных звезд и планет, перебрасывался с ними шутками, слыл среди братьев-астероидов весельчаком и задирой. Бывало, скажет что-нибудь едкое, и пока ты соберешься ответить ему, смотришь, а уж он далеко. Летит, поблескивает в темном холоде, хохочет:

— Хо-хо-хо! Я скоро вернусь.

Теперь Гермес стал совсем другим. Все о чем-то задумывается. Только что беззаботно хохотал во все небо и уже смотришь, загрустил и, печальный, ушел во тьму Космоса. И вот уже несется он по пустынной бездне Вселенной и торопит, подгоняет себя:

— Скорее, скорее...

Там, впереди, за далями далей, поблескивает звездочка. Она чуть видна среди множества других звезд и планет, но ему кажется, что она горит ярче всех звезд, даже ярче самого солнца. Когда-то он любил подтрунивать над нею. Она была всегда окружена плотным кольцом облаков.

— О, как клубятся вокруг тебя эти серые угодники! — кричал он, проносясь мимо.

Он не знал ее имени и не старался узнать его, да и она не интересовалась им. Но однажды, когда пролетал он поблизости, она раздвинула облака, и он увидел ее лицо. Это было лицо планеты-красавицы. Гермес вдруг заволновался, спросил:

— Кто ты? Как тебя зовут?

— Я — Венера, — ответила планета. — А что?

— Ты красива. Я давно летаю по Вселенной. Я видел много разных планет, но ты самая красивая из них.

Она засмеялась:

— Я думала, ты скажешь что-нибудь новое, а ты говоришь то, что говорят другие. Я это слышу каждый день. Прощай.

— Погоди, Венера, давай поговорим с тобой,— закричал Гермес, но над нею уже клубились облака, и сколько он ни звал ее, она так и не отозвалась.

С этого времени и потерял

астероид Гермес покой. Где бы он теперь ни был, мимо каких бы звезд ни пролетал, он всегда думает только о ней, называет ее в своих думах самыми нежными словами, какие только есть во Вселенной. Свою орбиту он проложил поблизости от нее, и всякий раз, когда летит на сближение с нею, торопит, подгоняет самого себя:

— Скорее, скорее...

И волнуется: вдруг не окажется она на своем месте. Подлетает и зовет:

— Откройся, Венера. Я хочу видеть тебя, говорить с тобой.

Но она молчит. Над нею по-прежнему клубятся серые облака, и он просит в отчаянии:

— Разгони ты их, разгони... Я много летал, много видел. Я расскажу тебе о звездах, я расскажу тебе о Земле. Я расскажу тебе такое, чего ты никогда не услышишь от тех, кто тебя окружает. Они закрыли от тебя Солнце, они отгородили тебя от Вселенной.

Но на все его слова она отвечает безмолвием. Грустный, уносится он опять в черную ледяную бездну Космоса, завидуя тем, кто остается с нею, и ненавидя их. Но вскоре снова мчится к ней, полный надежд.

Смотрите, он уже летит. Видите, вон движется искорка света в кромешной тьме Вселенной. Он летит к ней. Чуть видимая среди других звезд, она кажется ему огромным солнцем. Он мчится к ней, повторяя без устали:

— Скорее, скорее...

Может, сегодня откроется она ему навстречу, и он скажет всё, что давно собирается сказать. Он скажет ей, что даже безответная любовь — счастье. Она заставляет светиться радостью. С нею чуть-чуть теплее и уютнее в холодном Космосе.

СОСНА И БЕРЕЗКА

Росли в роще Березка с Сосенкой. Стояли они друг против друга обвешанные грачиными гнездами. По утрам солнце всходило позади Сосенки, и поэтому она вся была в его лучах и пламени. Березка глядела на нее и волновалась: сейчас вспыхнет Сосенка, сейчас загорится.

И, трепеща листочками, шептала:

— Крепись, не вспыхивай. Вспыхнешь — сгоришь, как же я без тебя буду.

Но шепот её был таким тихим, что ничего ;нельзя было разобрать. Сосенка покачивалась в лучах солнца, глядела на нее и не понимала: чего Березка так разволновалась, даже побелела вся от волнения.

Солнышко поднималось над рощей. Сосенка переставала гореть в его лучах, и Березка успокаивалась. Весь день они, покачиваясь, держали на своих ветвях грачиные гнезда, и было им хорошо и покойно. Но приходил вечер, садилось за горизонт солнце. Оно садилось позади Березки, Березка была вся в его лучах, вся в его закатном огне.

Сосенка глядела на нее и волновалась: сейчас

вспыхнет, загорится Березка. Шевелила иголками, шептала:

— Крепись, Березка, не вспыхивай. Вспыхнешь ~ сгоришь, и не будет у меня больше подружки.