Горицвет. Лесной роман. Часть 1.
Шрифт:
– Что, так лучше?
– Полковник Петровский... участковый пристав Васюхин... С кем, позвольте спросить, имею честь...
– Грег...
– А вы?
– Соломон Иванович Шприх, поверенный господина Грега.
– Что здесь произошло?
– Так что, ваш высокбродь, вот энтот мальчишка забрался вот в ихний автомобиль, да и расшибся им об тумбу, какую изволите видеть акурат напротив Собрания. От чего причинен ущерб городской собственности. Среди обывателей убитых и покалеченных нет.
– Мальчик пострадал, получил небольшой вывих...
– А ваш авто?
– Что? А, нет, с ним все в порядке.
– И как же зовут нашего юного Рональдо?
– Как ваша фамилия?
– Почему он молчит, что с ним?
Юра не сразу
– Коробейников.
– Вот те на. Стало быть, доктора сынок.
– Нда, сын известного отца. Весьма надо сказать известного, хотя я и не имею ничего против его врачебной практики, и, так сказать, деятельности общественно полезной, однако... Должен сообщить, вам, господин Грег, что поднадзорное положение данного лица... то бишь, отца этого... э-э...
– Как говорится, яблоко от яблоньки не далеко падает.
– И может иметь, так сказать, двоякие последствия.
– Я бы хотел избежать всяческих последствий для кого бы то ни было. Надеюсь, полковник, вы меня понимаете. Прошу принять мое заявление, как вполне официальное. Я считаю инцидент исчерпанным. Материальные убытки городу, если таковые обнаружатся, я готов возместить.
– Позвольте, но... Нет, я, конечно, понимаю ваше положение, ваши благородные намерения, так сказать. Желание сгладить последствия, естественные для человека приезжего и пользующегося гостеприимством, но, хочу заметить, что речь здесь, как я понимаю, идет о противуправном поступке, имевшем в себе угрозу общественному спокойствию.
– Полагаю, мы могли бы решить этот вопрос.
– Конечно, и, однако, вы не совсем...
Юра наблюдал изменения в выражении лиц, изменения в тоне и модуляции голосов и находил, что только одно лицо и один голос все время оставались неизменными - лицо и голос Грега. В них не было ни малейшего волнения, ни даже секундного замешательства. Чем больше он смотрел на Грега, тем больше убеждался - человек, так или иначе причастный к техническому прогрессу, будь то пилот аэроплана или водитель автомобиля, не может быть дурным, и уж конечно, он не может быть трусом. И, конечно, он, Юра, сильно ошибался, когда думал, что Грег не достоин своей великолепной машины. Теперь его мнение изменилось на прямо противоположное. Да, вот это настоящий автомобилист, а не какой-нибудь рохля, шляпный мастер. Тут уж ничего не скажешь. Такие, наверное, все эти люди, принадлежащие тому чудесному миру, в котором раскатывают блестящие авто, плывут между облаков серебристые дирижабли и порхают воркующие стрекозы аэропланов. И, вероятно, именно таким должен стать когда-нибудь сам Юра, если, конечно, завтра его не исключат из гимназии.
На следующий день "Инский листок" под рубрикой "Происшествия" опубликовал следующую заметку:
Вчера автомобиль прибывшего в наш город по коммерческим делам господина Г., будучи оставлен беспечным хозяином, подвергся угону. Угнавшим его повесой оказался не кто иной, как ученик инской мужской гимназии, не отличавшийся и прежде, как нам стало известно, примерным поведением. Проехав не более полуверсты по Дворянской улице, автомобиль врезался в афишную тумбу. Прибывший на место происшествия постовой городовой инской части Макар Осокин задержал незадачливого шофера, намереваясь препроводить оного в управление участка. Однако, появившийся среди любопытствующей публики хозяин авто заявил, что на самом деле, он сам, шутя, отдал машину в управление молодому человеку, не ожидая, что тот справиться с вождением. Вследствие чего, заявил о своей полной готовности принять на себя всю тяжесть последствий. Юный угонщик уверил представителей полиции, что не имел никаких дурных намерений, а желал "покататься". Несмотря на то, что в подобных случаях шофер неизбежно должен подвергнуться ответственности за неосторожную езду, усиленное заступничество автовладельца и снисходительность властей к отроческим летам первого инского автолюбителя позволили ему избежать сурового наказания. Со своей
Если бы не ехидное замечание в самом конце заметки, Юра вполне мог бы считать ее первым кирпичиком в здании своей будущей славы великого автогонщика.
XXI
На светящемся полотне клубились рваные тени. Из них выступал силуэт красавицы, с змеиной грацией подкрадывающейся к господину во фраке. Тени переливались всеми оттенками черного - тени деревьев, шумевших на ветру. Красавица, вышла из темноты, демонстрируя облегающее платье с отливом а ля "рыбья чешуя", вьющийся по ветру воздушный плащ, свисающий со спины и высокую полуобнаженную грудь в неправдоподобном по откровенности декольте. Вот она, незамеченная, подкралась со спины к господину во фраке, задумчиво сидевшему на скамейке в саду, и приготовилась занести над ним карающий кинжал возмездия. Тапёр ударил оглушительно по клавишам, вызвав ураган всхлипов и унылое дребезжание в утробе старенького фортепьяно.
– Черт знает что...
– услышала Жекки, и, повернувшись, увидела неприязненную гримасу на лице Аболешева.
– Тебе его жалко?
– спросила она шепотом, имея в виду предполагаемую жертву красотки в исполнении неподражаемой мадмуазель Тимм и попутно удивляясь такой силе артистического воздействия на обычно хладнокровного Павла Всеволодовича.
– Мне жалко мои уши. Извини...
– Аболешев встал, мягко пожимая ее руку.
Жекки видела, как его тонкая фигура пересекла белый луч, идущий от кинопроектора, и на секунду заслонила собой, скользнув по экрану, скамейку с господином во фраке. Послышался одинокий недовольный шик. Аболешев равнодушно пошел к выходу, оставляя позади темные ряды зрителей и оживленные белым лучом заграничные страсти.
Как не раздосадовал Жекки его уход, она решила все же досмотреть фильму до конца. Ей, в отличие от Аболешева, очень нравилось бывать в синема. До того нравилось, что всякий раз приезжая в Инск, она обязательно выкраивала время, чтобы посмотреть какую-нибудь картину. Некоторые жители Инска, как она знала, вообще ходили на одни и те же фильмы по двадцать с лишним раз, то есть, чуть ли ни на все сеансы и чуть ли не каждый день, и это необычное новое искусство им не приедалось. Напротив, наблюдалась обратная закономерность - чем чаще человек посещал синема, тем сильнее его тянуло туда снова, и снова.
Проводив взглядом Аболешева, Жекки переглянулась с сестрой и доктором Коробейниковым, также заметившими его уход. Поняла, что ничего необычного они в этом поступке не видят и так же, как она, в данную минуту не на шутку увлечены зрелищем красоты и порока, бушующими на экране.
Вот роковая красавица-вамп - мадмуазель Жанетта Тимм. Ее лицо, страшное от чрезмерной красоты, показано крупным планом: большие глаза, обведенные тенями, густые закрученные кверху ресницы, пухлый рот, тщательно обрисованный черной помадой.
– Удивительно, как им удается так закручивать ресницы? Неужели они настоящие?
– Вот Жанетта пролепетала нечто, и ее немой голос отразился в межкадровом титре: "Ты заслужил это".
Вот она обвилась искрящимся телом вокруг черного фрака, и тот обхватил ее, заслонив собой всю нескромную сцену поцелуя. Вот она вынимает из-под плаща руку с кинжалом... Надрывная дробь фортепьяно еще раз отзывается гнусавым дребезжанием расстроенного инструмента. Тело в черном фраке сползает со скамейки и застывает в ногах убийцы. "Ты заслужил это", - повторяется предыдущий титр. Вероломный любовник наказан. И вот уже героиня мадмуазель Жанетты входит в огромный зал, увешанный картинами, ускоряет шаги, бежит через анфиладу комнат, зовет: "Арман". Вбегает в комнату - перед ней на полу лежит еще одно тело. Это ее жених. Рядом с ним револьвер. Титр: "Застрелился".