Горит ли Париж?
Шрифт:
Шесть раз за последние три часа Раймон Боке, шахтер из Лилля, разыгрывал эту маленькую сценку, которую только что завершил под ржавой вывеской «Кадум». Каждый раз он вел за собой нового попутчика и, как намеревался проделать и с Ролем, доставлял своих благожелателей к крытой жестью лачуге по улице Алсас, 9, в Кламаре. Там, в глубине чахлого огорода, обнесенного обшарпанным штакетником, в тесной комнатушке размером с келью монаха сидели пять членов Парижского комитета освобождения.
Андре Толле, вспыльчивый, небольшого роста коммунист, возглавлявший этот комитет, принял первое в тот день решение: курить никто не будет. Толле хотел быть уверен, что ничто не выдаст
Он не мог допустить, чтобы совещание было чем-то прервано. Он созвал этих людей в заброшенную лачугу для принятия самого важного из всех решений, которые когда-либо поручались его комитету. Толле хорошо понимал, что это решение может привести к полному уничтожению самого прекрасного в мире города и стоить жизни, может быть, тысячам его жителей. В этом жалком домишке в конце проселочной дороги Андре Толле предложил четырем другим участникам дать согласие на вооруженное восстание на улицах Парижа.
Даже такой убежденный сторонник подобного решения, как Толле, позднее вспоминал, что «шансов почти не было». Он предвидел, что его решение обрушит на Париж «массовые репрессии». Однако двумя сутками ранее Толле получил приказ партийного руководства. Он не мог покинуть этого заседания, не заручившись поддержкой, которая придала бы вид политической законности тому делу, которое они собирались начать на следующий день, чего бы это ни стоило. Даже плакаты с призывом к горожанам взяться за оружие уже были отпечатаны и тщательно припрятаны на чердаке фабрики в Монруже.
План партии был прост: как только восстание начнется, считали ее руководители, остановить его будет уже невозможно. На этом тайном совещании комитета им необходимо было получить политическое прикрытие, оправдывавшее их действия. Затем они начнут восстание, его поддержат тысячи патриотически настроенных членов ФФИ, которые не были коммунистами, но горели желанием сражаться с немцами. К тому времени, когда гол-листы узнают об их решении, дело уже будет сделано. Восстание уже будет идти полным ходом под руководством коммунистов. Существенным моментом этого плана было: скрывать его от Шабана, Пароди и других руководителей голлистов до тех пор, когда остановить восстание они уже не смогут.
Через два часа пятеро собравшихся один за другим незаметно покинули укрытие. Последним уходил Толле. Он был счастлив и полон решимости. Он победил. Он и партия, которую он представлял, получат свое восстание — восстание, которое запретил Шарль де Голль и союзники. Оно начнется втайне от Шабана и руководителей голлистов на следующее утро.
В самом конце перрона, в дальнем углу станции Нанси, который указал ей сочувствующий железнодорожник, Мари-Элен Лефошё возобновила свое дежурство. За два с половиной дня без сна и отдыха она преодолела 183 мили — три четверти пути в Германию. На душе у нее было тяжело; двигаться дальше не было сил.
Как и в день Успения, лучи палящего солнца били в состав сквозь ажурные переплеты крыши, переброшенной через перрон. Мари-Элен слышала слабые, полные отчаяния голоса людей, моливших о глотке воды. Время от времени раздавался еще более страшный звук: дикий вопль бьющегося в истерике заключенного.
Через некоторое время — она не помнила, сколько ей пришлось ждать, — вокруг состава забегала охрана и железнодорожники. Усилия генерального консула Нордлинга и Бобби Бендера в Париже увенчались успехом, но остановить этот последний эшелон им не удалось. Гестапо ни за что не хотело уступать добычу — этот груз человеческих страданий.
При
Когда она повернула назад, поезд уже карабкался через холмистые виноградники Эльзаса в сторону Страсбурга и Рейна. Больше он не останавливался, пока не доставил 2453 пассажиров к воротам Равенсбрюка и Бухенвальда. Из этих 2453 непокорных мужчин и женщин во Францию вернутся меньше трехсот.
Стоявший на балконе мужчина наблюдал, как девушка в белой блузке и полосатой юбке поворачивала за угол улицы Монмартр. Когда девушка скрылась из виду, тридцатичетырехлетний Ив Байе достал из кармана изготовленную из эрзац-табака сигарету, прикурил и с облегчением затянулся. «На этот раз сработает», — подумал Байе. Байе возглавлял голлистский отряд Сопротивления в парижском полицейском корпусе, то есть одну из трех организаций, боровшихся за контроль над теми 20 000 человек, которых хотел подчинить себе Роль. Сюзанна, его связная, везла к Шатильонским воротам три конверта, спрятанных в подкладку сумки, висевшей у нее на плече. В этих конвертах находились три идентичных сообщения — по одному для каждой из полицейских групп Сопротивления. Это были самые важные сообщения, которые ему когда-либо поручали отправить.
Было почти восемь вечера. В девять комендантский час отрежет город от внешнего мира на целую ночь. Ив Байе знал, что у Сюзанны было достаточно времени, чтобы доставить все три конверта по месту назначения — в кафе, куда Байе направлял донесения для последующей передачи, — и вернуться обратно. Он улыбнулся при мысли, что в эту ночь комендантский час генерала фон Хольтица послужит делу генерала де Голля. Комендантский час помешает одному из трех конвертов, которые везла Сюзанна, попасть в место назначения. Именно это и было нужно Байе. Сообщение, которое в эту ночь не дойдет до места, было адресовано самому крупному и мощному отряду Сопротивления в полиции, контролировавшемуся коммунистической партией. Этой ночью коммунисты станут жертвами собственной одержимости конспирацией. В отличие от двух других подпольных групп, коммунисты получали сообщения не через один, а через два промежуточных пункта доставки. Поэтому отправленное с Сюзанной сообщение пролежит всю ночь в их втором почтовом ящике.
Александр Пароди, политический глава голлистского Сопротивления во Франции, получил информацию от гол-листа, тайно внедренного в комитет Андре Толле, что коммунисты начнут восстание на следующий день. Узнав эту ошеломляющую новость, Пароди принял смелое решение.
Если коммунисты решили действовать, он тоже будет действовать. Только он будет действовать быстрее. Он лишит их наиболее важного общественного здания в Париже, города в городе, каковым была Префектура полиции. В доставленных Сюзанной записках содержался приказ полицейским Парижа собраться на следующий день, 19 августа, в 7 часов утра на улицах, прилегающих к огромной каменной крепости, расположенной недалеко от Нотр-Дам. Оттуда под руководством Байе они пойдут на штурм Префектуры полиции.