Горит восток
Шрифт:
Да, согласно вашему списку.
Прошу вас: распорядитесь, чтобы ввели, — полковник посмотрел в список, — ну, хотя бы эту самую… Короно-тову. ч
Лятоскович надавил кнопку электрического звонка и, когда появился дежурный, отдал ему короткое приказание.
Лиза вошла в сопровождении конвойного. Лицо ее так и светилось радостью. Свобода! Почему ее вызвали в кабинет самого начальника централа, она и не подумала: может быть, так вообще полагается, когда выпускают до срока.
После узкой и тесной камеры кабинет начальника централа казался Лизе таким огромным, что не хватало
Как твоя фамилия? — внимательно разглядывая Лизу, спросил полковник.
Коронотова Елизавета… — Она уже привыкла отвечать. И сразу насторожилась: неужели надзиратель ее обманул?
Отлично, милая, — мягко сказал полковник. И в сторону Лятосковича: — Прошу вас, конвой больше не нужен.
Лятоскович скомандовал. Конвойный исчез за дверью. Полковник, поправляя рукой седые волосы, отечески ласково поглядывал па Лизу.
Так вот, милая, ты выпускаешься на свободу. Поняла? Что же ты остановилась у двери? Стань вот здесь.
Лиза пошатываясь прошла, куда ей указал полковник. Он, дождавшись, когда Лиза стала у окна, повторил еще раз:
На свободу, — и, пододвинув к себе папку с бума-гами, углубился в чтение.
Наступила тишина. Лиза не знала, как вести себя. Никто ее не спрашивал, никто даже не смотрел на нее. Опасения насчет обмана, по-видимому, оказались напрасными — позвали ее не на допрос. Ей сказали, что она выпущена на свободу, но не сказали, что можно уйти отсюда. Полковник продолжал читать бумаги. Лятоскович и Гаврилов молча сидели на своих местах. Желтый череп Гаврилова чуть-чуть покачивался из стороны в сторону.
Лиза переводила взгляд с полковника на окно. Полковник читал. А в окне было видно необозримое зеленое поле с мелкими островками березииков и за ним — смыкающаяся с небом тайга. Должно быть, только что брызнул легкий дождик, и все блестело под солнцем…
Полковник кашлянул. Лиза быстро повернула голову к нему. Нет, он ничего не спросил. Перевернул лист бумаги и сделал на нем пометку карандашом. Прошло еще пять минут, десять…
…Окно выходило в открытое поле. Пересекая его, вьется узкая проселочная дорога. Наверное, сейчас Лиза пойдет именно по ней. Куда идет эта дорога? Да не все ли равно, куда? Из тюрьмы — вот что главное… Из березничка па дорогу вышла женщина. Потом выскочила маленькая коротконогая собачонка и покатилась вдогонку за ней. Какая забавная!.. Лиза совсем повернулась к окну, прильнула лицом к стеклу… Догнала!.. Догнала… Скачет вокруг, бросается на грудь к женщине, не дает ей ходу… Вот бы она задержалась немного, и Лиза пошла бы с ней вместе… А собачонка… собачонка-то какая смешная. О!.. О!.. Лижет хозяйке руки… Своим шершавым языком… Хорошо это… Хорошо. Как приятно, когда так собачонка возле тебя… Лиза тихо и радостно засмеялась. Ой, да что же это такое? Ведь не дает!.. Ну, никак не дает человеку и шагу ступить!.. Лиза не чувствовала стекла перед собой, — она словно была уже там, за окном, купалась в ярком, радостном солнечном свете, бежала по мокрым зеленям…
Коронотова, ты на сколько лет была осуждена? Не сразу даже Лиза поняла, откуда этот голос. Кто и
почему ее об этом спрашивает?
— На пять лет, — сказал она, улыбчиво глядя на добродушного седого полковника.
Ты полностью отбыла свой срок наказания?
И сразу свет померк в глазах у Лизы. Так неужели? Неужели действительно произошла ошибка? Разберутся — и снова вернут ее в камеру… О боже! Как ответить?
Нет, я не отбыла, — с усилием сказала Лиза.
И вдруг ей стало страшно, что она сама себя сейчас погубила. А что, если срок уже окончен? Или хотя и по ошибке, но все же собирались выпустить ее?
Не отбыла, — повторил полковник.
Не знаю… может, я и сбилась.
Нет, ты не сбилась. Тебе действительно по приговору положено сидеть еще полгода. Но дело в том, милая, что мы разобрались и установили твою невиновность.
И опять радость наполнила Лизу: что-то произошло такое, что решили ее отпустить.
— Верно… Верно, ни в чем не виновна я.
—'.Как получилось? Тебе сунули в сундучок запрещенные книжки. Что ж, это бывает, — продолжал полковник, поглядывая на свои заметки, — прокламации наклеивают на заборы, разбрасывают по дворам, но кто это делает, не всегда известно. Не понимаю, как можно было поставить в вину тебе эти брошюры? Дверь вагончика ведь не была закрыта?
Нет. Забыла я замкнуть ее, — с готовностью сказала Лиза: надо во всем соглашаться.
Как ласково разговаривает этот полковник! Совсем не так, как Киреев тогда, на первом допросе, и потом здесь, в Иркутске.
Ну вот, видишь, милая, а тебя обвинили. Ты, конечно, даже не читала этих брошюр?
Нет, не читала.
И если бы тебе их не подбросили, а дали в руки, ты бы их не взяла?
Нет, не взяла бы.
Этот вопрос поставил Лизу в тупик. Она почувствовала в нем какую-то ловушку, по в чем ловушка — понять не могла.
Почему не взяла бы? — с ласковой настойчивостью еще раз спросил полковник.
Ну, потому, что в них… плохое написано, — это уже трудно было сказать, но сказать было нужно.
А откуда бы ты узнала, не читая, что в них плохое написано?
Вот она где, опасность… Лиза теперь немо смотрела на полковника. Но он словно и не заметил ее замешательства.
Нет ничего зазорного, если бы даже ты и прочитала, — по-прежнему ободряюще-ласково говорил он. — В самом деле, нельзя узнать содержание книжки, не прочитав ее. Важно, как бы ты поступила потом. Ну, как бы ты поступила?
Я… я… — все труднее становится отвечать. Ну, зачем он задает такие вопросы? Ведь если они считают ее невиновной и отпускают на свободу, зачем ее спрашивать об этом?
Ты отнесла бы и отдала эти книжки начальству или в полицию, — утвердительно, словно диктуя Лизе урок, закончил полковник.
Да… — так ответить было легче всего.
Ты очень правильно рассуждаешь, милая. И это меня еще раз убеждает в полной твоей невиновности. Ты заслуженно получаешь свободу. Вернешься к семье. У тебя есть дети?
Да.
Кто?
Сын.
Один?
Да.
А сколько же у тебя всего было детей?
Только один и был, — и Лиза почувствовала, что и эти все вопросы задаются ей неспроста.