Горизонталь
Шрифт:
Спустя несколько сот грамм уже и разговоры шли другие. По душам. О любви. Нашлись и ключи от закрытых врат. После длительных переговоров на самом высоком уровне Санёчек все же выиграл блок «парлика».
Ночь во славу Диониса, утро под знаменами Морфея, а к обеду мертвецы начали воскресать. В бане будто шабаш прошел. Дабы не участвовать в прояснении обстоятельств вчерашнего вечера, наш герой, прихватив свои скромные пожитки, двинул на выход.
– Братишка, ты куда? – окликнул Кузьма друга у калитки.
– Как это куда? Домой. Мать повидать.
– А-а-а-а, ну давай. Мать – это святое. Клавдии Петровне привет мочи.
– Обязательно.
–
– Ты ж знаешь, я за любой кипиш, кроме голодовки. Иди, кстати, должок суети, приболтал я ее.
– Да я слыха-а-а-ал, – заулыбался Гусёк, – ну че, как тебе?
– Недурно.
– А я говорил.
– Ты зубы мне не заговаривай. Блок «парлика» с тебя.
– Металл сдам – и все будет.
– Оп-оп, че за темка? Я с тобой.
– Если долг спишешь.
– Ты теплое с мягким не путай, ага? Я за тебя срок мотал, ты мне по жизни теперь должен.
– Ага-ага, – Кузьма скривил рожу. – Вернешься – расскажу!
– Может, и не вернусь сегодня.
– Ты-ы-ы-ы? Верне-е-е-ешься! От этого предложения ты не сможешь отказаться.
– Ладно, бывай, крестный отец!
– Бывай.
– И это! – Кольцов развернулся, вспомнив о напутствии другу, – Вику не трогай, она теперь моя женщина!
– О, как заговорил! А она-то об этом знает?
– Я все сказал! Как это… ща… Из-за твоих амурных дел ты скоро совсем без головы останешься. Никогда не говори чужим, что ты думаешь.
– Ха, подучил матчасть?
– Диск у нас DVD там был со всеми «Крестными отцами».
– Третий – говно.
– Не говори-ка. Зато первые два шикарны.
– Да иди уже. Не ссы, не претендую на бабу твою. Сам же отдал, да и мы ж теперь молочные братья.
Санёчек показал жестом, что следит за Кузьмой, и вышел со двора. За ним с грохотом захлопнулась металлическая калитка, и побрел он в сторону отчего дома. Вернее, материнского. Батя-то давно сквозанул из их жизни, козлина, живет теперь с новой семьей где-то под Самарой. Кольцов ненавидел его больше всего на свете, отчего даже фамилию матери взял, чтоб не иметь с ним ничего общего. Имя отца в доме было под страшным запретом, да не больно-то и хотелось, честно говоря.
Два года Санёчек наблюдал за небольшой частью своего города лишь из решетчатого окна камеры, а теперь вот он, родной Белосветск, под ногами. Шел он по пустынным улицам Прицепного района, закинув сумку с пожитками себе на плечо. Раньше за такую прогулку здесь можно было огрести неместному. Битвы район на район шли, конечно, ожесточенные. Босота держала территорию как могла. Стенка на стенку ходили на этих улицах. Зачем? За что? Было неясно, но принято, отчего глубины смысла никто не искал. Пубертатные подростки вышибали дурь из друг друга. Затем, конечно, философия эта устарела, лишь изредка напоминая о себе. Больше ничего и не изменилось. Некоторые магазины закрылись, а на их месте появились новые. Дороги по-прежнему как голландский сыр, хотя мэр обещал сделать. Тот, что сидит сейчас, да и новый тоже. И этому место в соседней камере, но он ворует вагонами, таких не сажают, ибо делятся, с кем надо, наверху – и все ровно, а его бедолагу, Санёчка, на два года. За что? Да там и пива-то даже на тысячу рублей не было. «Чтоб другим неповадно было!» – грозно молвил судья и стукнул своим молотком. Чтоб его!
У бывшего прицепного завода было людно. Здесь же теперь торговый центр, а когда-то его дед тут технику клепал. Буржуи все разворовали! Все никак карманы себе не набьют. Сволочи! Ну ничего, у него тоже грандиозные
В центре положили новую плитку. На фонарях поменяли плафоны, некоторые уже снова из рогаток побили. Старая забава. Санёчек и сам так в бурной молодости развлекался. Бывало, правда, приходилось скрываться с места преступления бегством от жирных ППС-ников, благо надолго их не хватало, но адреналину все равно прибавляло. Как-то тут краше стало. Губернатор, что ль, приезжал? Он вообще редкий гость в Белосветске. Действительно, а что тут вообще делать? Будто он не знает, какая задница царит в его вотчине, но пыль в глаза, конечно, ему пускают знатно. Провели, поди, по центру и в кабак, а может, вообще в баню элитную. С соответствующими женщинами. Не как Вика или те студенточки, а журнальными. Где их, правда, тут находят? Вопрос! Наверно, куда-то за ними ездят, ну да ладно. А вот и родной Бомбей. Вот где точно ничего не меняется. Старые покосившиеся деревянные хибары. Грунтовка. Бродячая живность. Синеморы. Все как и раньше. Санёчек улыбнулся. Дом, милый дом. Улица Научная. Дом девяносто. Из-за выгоревшего на солнце забора раздавался звук рубки дров. Тихонечко приоткрыв калитку, которая предательски скрипнула, Кольцов увидел мать. Женщина, брошенная мужиками, рубила дрова. А кому ж еще-то? Действительно!
– Ну, здравствуй, мама! – Санёчек вложил в эту фразу всю любовь, которую только мог, но вышло все равно суховато.
Клавдия Петровна уставшим взглядом посмотрела на сына, вытерла пот со лба рукой и, как заправский индеец, метнула топором в его сторону. Тот пролетел в метре от Санёчка. Старый черный пес бросился защищать хозяйку и наградил грозным лаем пришлого.
– Вернулся, баламошка? – женщина схватила полено и бросилась на сына.
– Мам-мам, ты чего-о-о-о? – Санёчек наворачивал круги по двору, за ним – мать, за ними – собака.
– Зойка вчера тебя в городе видела с Гуськом. Вышел он, значит, и пить сразу к тартыгам своим. Я ему передачки два года таскала, а он с этими… сволочь, ненави-и-и-и-ижу.
– Мам, ну я же пришел, – полено, метко пущенное еще крепкой рукой хозяйственной одинокой женщины, угодило прям меж лопаток, – ма-а-а-а-ма, ты меня прибить решила? Ну сколько можно-то? Хватит!
Беговая процессия остановилась.
– Борщ будешь? – буднично спросила она, выплеснув весь накопившийся яд.
– Со сметаной?
– Да. Зойка с утра принесла.
– Буду.
– В холодильнике стоит.
– Спасибо, мам.
Пес покорно подошел к сыну хозяйки, виляя хвостом, подставил голову, чтобы его погладили. Санёчек потеребил собаку по загривку.
– Чего, не узнал хозяина, Зефир? – рассмеялся Кольцов. – Старый ты дурка!
– Хозяин – это тот, кто кормит, а ты сам себя-то прокормить не можешь.
– Я ж тебя кутьком в детстве еще на руках таскал, – не обращая внимания на выпад матери, он продолжал начесывать пса, который завалился на бок, – а ты вот рычишь на меня. Забыл старого друга, шоль? Ну что ты виновато теперь смотришь? Да прекрати, Зефир! Пойдем, я тебе колбаски дам.