Горизонты и лабиринты моей жизни
Шрифт:
Разговаривали ученые мужи науки без оглядки на кого-либо, без тени страха и рисовки. Им нечего было бояться — освободить их от науки было нельзя. Ни у кого такой силы не было.
Было очевидно, что именно в этом слое отечественной интеллигенции руководители страны должны черпать мудрость, быть истинными сотоварищами в их рядах. Было ясно, что партия коммунистов призвана быть в тесном союзе с этим слоем. Это было важно еще и потому, что почти у всех из вышеназванных ученых были свои научные школы, свои ученики, свои последователи, что являло собой вполне естественную связь и преемственность поколений, подобно тому, как сами учителя-академики несли эстафету отечественной научной мысли — передовой, демократической.
Мне
Работая долгие годы в комсомоле, в обществе «Знание», избираясь в состав партийных комитетов, я пришел к еще одному выводу. Во всех без исключения общественных, да и государственных организациях должна постоянно происходить ротация (смена) кадров, их обновление, омоложение при непременном соблюдении принципа преемственности в работе всего лучшего, благоприобретенного предшественниками опыта.
Это, как мне кажется, диктует сама человеческая натура, психология руководителя. Любой общественный механизм и некоторые структуры государственного механизма требуют в силу своей объективной природы, чтобы основным методом руководства было убеждение, а не администрирование. Однако человек, долго «сидящий» в руководящем общественном кресле, устает (да-да, устает) все время убеждать, убеждать, убеждать… И постепенно, подчас незаметно для самого себя, он переходит на командно-административный язык — манеру, стиль руководства, а следом за ним идут по этой дорожке другие, находящиеся ближе к нему, подчиненные ему по работе сотрудники аппарата, который начинает не только осуществлять политику выборного органа своей организации, но и навязывать ему свою волю, свой интерес. Аппарат становится силой.
Разве в нашей коммунистической партии не было разрыва между народом и вождями, между простыми членами партии и аппаратом?! Разве аппарат ЦК партии не приобрел силу почти не уступающую властным функциям местного выборного органа? И так почти повсюду — сверху донизу. Не так ли? К сожалению, это имело место и привело помимо другого к печально известным последствиям и для партии, и для других общественных и государственных структур. Почему? Потому что в правящей партии не был развит демократический контроль за руководящими кадрами, за аппаратом. Это во-первых; во-вторых, потому, что сами руководящие кадры устают трудиться по демократическим принципам, а расстаться с руководящим креслом у них нет сил. И партия им в этом не помогала. Демократический контроль отсутствует или его почти нет, вот и начинает брать верх и расцветать командный метод, бюрократический стиль, вера во всесилие бумаги, отрыв от нужд живого человека, чванство и зазнайство, вера в свою непогрешимость и незаменимость.
Честно говоря, я уходил со своего поста первого заместителя Всесоюзного общества «Знание», покидал Николая Николаевича Семенова, которого я искренне полюбил, уходил от других товарищей — своих сверстников, пришедших в Общество благодаря моей «агитации и пропаганде», потому, что за время работы в общественных организациях я стал уставать убеждать, начал чувствовать, что нередко срываюсь на обычный приказ: «Вынь да положь». А это уже было во вред большому благородному общественному делу…
Незадолго до моего отъезда со всем семейством в Пекин собрались у меня дома друзья-товарищи на прощальный ужин. Николай Николаевич Семенов был единогласно избран тамадой и покорил всех нас своим остроумием и весельем. Он так лихо и с таким упоением отплясывал
Зимняя Москва спала крепким сном. Проспект Мира уводил взор вверх, к центру города, туда, где жили почти все мои гости. И вниз, под гору, откуда начиналась дорога в древние Владимир и Суздаль.
Я был убежден: и все-таки путь демократизма с присущими ему методами деятельности правильный.
Глава X
ПЕКИН. ВСТРЕЧНЫЕ ВЕТРЫ
Покидая Москву, я был обязан помнить, что я русский, советский, с берегов Волги, от московских кремлевских стен, от белых соборов Владимира и Суздаля, от Покрова на Нерли. Помнить! Неизменно. Так думалось мне в морозную ночь на московском проспекте, с горящими через два на третий фонарями и темными окнами домов — мне, уезжающему в Китай с приходом уже скоро наступающего нового дня.
…В течение семи суток виделись из окон поезда, идущего на восток, города и села, реки, горы, степи. Снег, снег. Все запорошено, занесено. Накрыто белым саваном. Чисто. Светло. И этот светлый лик родной земли остался в памяти. Нет, не светящиеся в ночи города и поселки, не заводы, выбрасывающие в небесную зимнюю голубизну черный дым, а светлый лик моей Отчизны врезался в память. Эту чистую душевную приподнятость я стремился передать своим детям — Саше и Алеше, жене Алле, рассказывая о проносящихся мимо знакомых и незнакомых, виденных ранее и только теперь, впервые, местах необъятной Родины.
Советско-китайскую границу пересекли вечером, когда темнело, а утром уже были в Пекине. На вокзале под звуки песни «Москва — Пекин», традиционно исполнявшейся по прибытии поезда из Москвы, нас встретил посол Степан Васильевич Червоненко, и мы поехали в посольство. По дороге мои дети спрашивали Степана Васильевича, когда же начнется город? Посол, посмеиваясь, рассказывал им о своеобразии постройки старых китайских городов — хушунами (кварталами), сплошными стенами домов, окна которых выходят во двор и потому создается впечатление однообразия. Конечно, в центре города все по-другому.
Пекин (Бэйцзин) — один из древнейших городов Китая. Первые упоминания о населенном пункте в районе современного Пекина относятся ко второму тысячелетию до нашей эры. В первом тысячелетии до нашей эры Пекин упоминается как город Цзи. За долгую историю своего существования город имел много названий. Свое нынешнее название получил в 1421 году, но в 1928 году гоминдановцы переименовали его в Бэйпин. В январе 1949 года город был освобожден от гоминдановцев и снова получил свое старое название — Пекин. 1 октября 1949 года на площади Тяньаньмынь в Пекине была торжественно провозглашена Китайская Народная Республика, а Пекин объявлен столицей.
В Китайской Народной Республике мне довелось быть трижды: в различных местах великой страны, по разным поводам, всякий раз при иных обстоятельствах, обусловленных состоянием советско-китайских отношений как партийных, так и межгосударственных. Но всякий раз я ехал туда с единственной целью — способствовать в меру возможного, пусть даже самого малого, развитию и укреплению дружбы между советским и китайским народами. Может быть, это и звучит ныне слишком декларативно, но это так. Я снова хочу сказать о том, что в поведении моих сверстников, юность которых, формирование миропонимания были связаны как с героическими, так и с трагическими страницами отечественной истории, мне не доводилось замечать проявлений ни великодержавности, ни национализма. Они по своему духу и действиям были и остались приверженцами интернационального мышления.