Горькая брусника 2. Дар ведьмы
Шрифт:
– Да. Это и есть защита своих от чужих.
Из кухни послышался мамин голос.
– Алёна, будь добра, помоги, я достала рулеты из духовки, разложила на блюде, за тобой украшение.
Голос мне не повиновался, я сдавленно произнесла:
– Маме ты тоже так объяснила?
Уголок полных губ Алёны дёрнулся, она презрительно скривилась.
– Мама, как и ты, живёт в своём мирке. И я знаю: ты не посмеешь разрушить его, рассказав о нас с Вадимом. Не забыла, что именно я её любимая дочь?
Я опустила голову. Действительно, не посмею. Даже отец не всё знает. Когда я попыталась объясниться, он
– Достаточно, ничего больше не говори. Мы вернём Ерёминым квартиру, за остальное ответит Вадим. Алёне нужно жить дальше и растить ребёнка. Пойми, мне и так нелегко…
Теперь после разговора с Алёной, вспоминая ту беседу с отцом, я поняла, какая пропасть развёрзлась между мной и родными. Папа и мама в попытке защитить Алёну, вытолкнули меня из круга семьи, словно нелюбимого птенца из гнезда.
Всё остальное время обеда прошло для меня, как в тумане. Мама вежливо задавала Матвею вопросы, но я чувствовала: это её тяготит, и она с нетерпением ожидает окончания трапезы. Алёна ела молча, изредка бросая взгляды на меня и Матвея. Папа был более приветлив, я мысленно поблагодарила его за это. Внешность моего отца, крупного, чуть сутулого человека с приветливым, добродушным лицом и внимательными глазами неопределённого цвета обычно сразу располагает к себе людей. Его лысина, будто наполовину облетевший одуванчик, окружённая светлыми волосами добавляет к облику толику несерьёзности. Отец не любит спорить, не выносит слёз и скандалов, но зато обладает ироничным и живым складом ума. С ним приятно общаться, он всегда внимательно слушает собеседника и сам может рассказать много интересного. Я заметила: Матвею мой отец понравился, беседовал он с ним с большим удовольствием. С мамой же перекинулся лишь парой фраз, думаю из-за того, что она отвечала ему отстранённо и неохотно. Мама сидела на стуле с идеально выпрямленной спиной, ела мало, крохотными кусочками и смотрела куда-то поверх наших голов. Услышав от Матвея, что больше не нужно беспокоиться за моё проживание в Краснодаре, она чуть приподняла брови и бросила на меня короткий взгляд.
– То есть собираетесь сожительствовать вне брака.
Слова мамы прозвучали неожиданно грубо.
Папа поперхнулся и стал судорожно пить воду из бокала. Мама перевела взгляд на него.
– Думаю, не я одна виновата в том, что неправильно воспитали дочерей.
Папа попытался сгладить её слова.
– Тонечка, многие молодые так сейчас живут.
Я с улыбкой наблюдала, как на щеках Матвея появляются алые пятна. Он знал о характере моей мамы лишь по рассказам, но понимал, насколько она шокирована нашими отношениями.
– Антонина Яковлевна, я предлагал Насте выйти за меня замуж, но она отказала. Предложила пожениться после окончания учёбы, – торопливо оправдывался Матвей.
Папа округлил глаза.
– Доча, почему отказала? Зачем так долго ждать?
Мама со стуком положила вилку на край тарелки.
– Разве непонятно? Чисто из-за своей вредности. Она ещё ребёнком была упёртой. Иначе поступила бы правильно, по-людски. Видимо, нравится жить во грехе.
Папа прикоснулся к её руке и чуть сжал пальцы.
– Тонечка, что ты говоришь. Разве может быть любовь грехом?
– Любовь – нет. Поведение – да.
Мама поднялась из-за стола, махнула рукой.
– Впрочем,
Мы проводили маму взглядами, её по-девичьи стройная фигура скрылась из вида.
Алёна во время обеда несколько раз порывалась задать Матвею вопрос, но смолкала на первом же слове, будто одёргивала себя. После ухода мамы она быстро распрощалась с нами и ушла к себе в комнату.
Папа вздохнул, взял мою руку и руку Матвея, соединил вместе.
– Матвей, не обращайте внимания. На самом деле мы рады знакомству с тобой. Пусть оно и весьма неожиданное. Я вручаю тебе свою девочку. Береги её и не обижай.
Матвей обрадованно кивнул.
– Дмитрий Иванович, спасибо. Было приятно с вами познакомиться.
Распрощавшись с моим отцом, мы сели в машину. У меня на душе царил полный раздрай: обида на маму, сестру и признательность к отцу.
– Твой отец очень похож на моего, – прервал задумчивое молчание Матвей.
Я удивилась. Судя по фото, что видела в квартире, отец Матвея походил на Тургенева, каким его изобразил на картине Репин. Такая же окладистая борода, высокий лоб, густые волосы с пробором посередине, внимательные умные глаза. Он если и напоминал моего отца, то лишь крупным телосложением.
Матвей пояснил:
– Не внешне. Характером. Спокойным, рассудительным и очень дружелюбным. А ещё у них одинаковая вредная привычка: оба курят трубку. Думаю, ты легко поладишь с моим отцом.
Я открыла рот, чтобы спросить о его матери, но тут «Ниву» подкинуло на дорожной выбоине. Как крокодил щёлкнув зубами, я чуть не прикусила язык. Матвей засмеялся.
– Осторожнее, а то немой станешь.
Я погрозила кулаком и поинтересовалась:
– Как насчёт твоей мамы?
– Это сложнее. Если твоя холодностью и манерами похожа на английскую королеву, то моя – вечный праздник. Она обожает внимание и шумные компании. Когда я жил с родителями, то иногда сбегал, чтобы отдохнуть от постоянного присутствия гостей в доме. Мыслит она по-современному и очень позитивная. Вряд ли наши отношения её шокируют.
– Что ж, хоть это радует, – вздохнула я, вспоминая внешность матери Матвея. Она чем-то напоминала героиню «Криминального чтива», которую сыграла Ума Турман: овалом лица, причёской каре, полными алыми губами и выразительными серыми глазами. – Надеюсь, я им понравлюсь.
Матвей быстро наклонился и, чмокнув меня в щёку, повторил слова, сказанные мною для его ободрения.
– Как им может не понравиться такая красавица.
Я фыркнула.
– Скажешь тоже. Я красавица лишь для тебя.
Он не согласился.
– Когда танцуешь, ты выглядишь умопомрачительно для всех. Поэтому жутко ревную, если бы мог, я запретил бы всем лицам мужского пола на тебя смотреть.
После этого обеда за два следующих года я лишь трижды съездила домой: отвезла подарки дочери Алёны, появившейся в начале февраля, на день рождения мамы и годовщину свадьбы родителей. Матвея больше не брала с собой. Обо всех переменах в своей жизни я сообщала им по телефону, новости о семье узнавала также. Я всё более и более ощущала себя чужой. Матвей стал для меня моим миром и пристанищем.