Горькая любовь

Бернари Карло

И вот однажды рано утром после бессонной, мучительной ночи я позвонил Ренате и попросил отпустить Витторио со мной на прогулку. Словно близость Витторио поможет мне подавить мою страсть.

— Еще слишком рано, — ответила Рената, приняв мое нетерпение за хитрость.

— Тогда в десять.

— Лучше бы завтра.

— Ты что, не доверяешь мне?

— Вполне доверяю. Не будь таким подозрительным.

— Хорошо, тогда в три часа.

— В три ему делают укол.

— Ну, в четыре.

—

Я же тебе сказала: сегодня ничего не получится. В четыре я поведу его на рентген. Завтра я его отпущу. Но не больше чем на час. Потом ты сам отведешь его на лечебную гимнастику.

Мне казалось, будто я выпросил у Ренаты любовное свидание.

На другой день я ласково обнял Витторио, его волосы еще хранили слабый запах ее духов.

— Какие мы душистые! — сказал я.

— Это меня мама причесывала, — ответил Витторио, неохотно позволив себя обнять. — Она все думает, что я ребенок.

— Все мамы так делают, чтобы чувствовать себя молодыми. — Я толкнул Витторио в бок, но Витторио даже не улыбнулся.

Рената с балкона крикнула нам обоим «чао». Витторио, не подымая головы, устало махнул ей рукой.

— Ну, куда пойдем, Витторио?

— Куда хочешь.

— Нет, куда ты хочешь.

Мы стояли на углу возле дворца Сан-Джакомо. Близлежащие улицы были пустынны и изнывали от полуденного зноя. Мимо, обдав нас пылью, промчалась к больнице карета «скорой помощи». Санитар, высунувшись из окошка, нагло поманил Витторио пальцем, а тот в ответ показал ему язык. Я хотел было подбежать к карете, притормозившей у ворот Сан-Джакомо, но Витторио удержал меня.

— Не стоит, они все дразнятся, — сказал он.

— А я надаю им пощечин, пусть только еще раз попробуют, — сурово сказал я.

— Так они смеются не над тобой, а надо мной, толстяком.

— И к тебе они не смеют приставать, иначе понюхают вот это. — И я показал воображаемому врагу кулак.

— Э, слишком много тумаков придется тебе раздать, — рассудительно, как взрослый, без всякой злобы сказал Витторио и пошел вперед.

Я догнал его и, улыбаясь, сказал:

— Я потренируюсь. Да и ты мне поможешь. Не зря же ты занимаешься гимнастикой?!

— Это лечебная гимнастика. В драке от нее толку мало.

— Когда дерешься, все сгодится. Будем лупить наших врагов, пока не устанем.

— А если нас самих отлупят?

— Никогда не думай об этом заранее. И главное, запомни: всегда побеждает тот, кто бьет первым.

Витторио наклонил голову и посмотрел на свои сжатые в кулак пальцы. Размахнулся и пронзил кулаком воздух.

— Блям!.. — Он явно приободрился. Я прижал его к себе.

— Отлично! Горе тому, кто косо посмотрит на нас.

— Убить его! — крикнул Витторио. И, замедлив шаги, спросил: — Куда же мы пойдем?

— На пьяцца Навона.

—

А кто там прячется? — Он все еще сжимал кулаки.

— Послушай, Витторио, мы вовсе не обязаны сами искать врагов. Вот если они объявятся, тогда мы их отделаем за милую душу. А на пьяцца Навона мы идем посмотреть то место, где во времена Древнего Рима был цирк.

— Конный цирк?

— Да, нечто похожее... Потом, в более поздние века, площадь затопили и катались по ней словно по озеру на лодках.

— И сейчас катаются?

— Нет, теперь там три фонтана. Средний фонтан украшают четыре скульптуры Бернини, символически изображающие четыре самые большие реки мира. Кстати, ты знаешь историю статуи, которая вскинула руку в страхе, что на нее рухнет церковь Борромини? — Я заметил, что Витторио заинтересовался моим рассказом. — А потом пойдем в кафе «Джолитти в парламенте» и будем есть мороженое.

Витторио жадно облизнулся, и его круглое, как луна, лицо расплылось в сладострастной улыбке.

— Нет, только не мороженое, — пробормотал он.

— Почему?

— Мама велела, чтобы я на прогулке ничего не ел, особенно мороженое.

— Брось. Мало ли что мама придумает! Шоколадного мороженого мы непременно поедим! — Я поднес палец к губам. — Но маме ни слова, смотри! — Я обнял его за жирные плечи и потянул за собой на пьяцца Навона.

Хоть Витторио и шел с трудом, стоило мне посмотреть на него, он улыбался в ответ, словно хотел показать, что вовсе не устал.

14.

Теперь я подчас удивляюсь, как быстро я привык к толстой фигуре Витторио и почти не замечал его безобразия. То ли Витторио с каждым днем на моих глазах худел, то ли его движения со временем стали куда более свободными и уверенными, то ли постепенно стерлось первое весьма неприятное впечатление от встречи с этим неповоротливым толстяком... Во всяком случае я часто забывал об его необъятных размерах и удивлялся насмешливым или брезгливым взглядам прохожих... Но первым ехидные взгляды всегда ловил Витторио. Он толкал меня в бок и шептал:

— Вон тот тип на нас уставился.

Если это был мирный прохожий, то после двух-трех моих угрожающе-мрачных взглядов он поспешно опускал глаза. Если же вызов нам бросал рассыльный какой-нибудь лавчонки или дерзкий мальчишка, я резким криком: «Убирайся прочь! Чего тебе от нас надо?» — неизменно обращал его в бегство. Хуже бывало, когда Витторио встречали насмешливыми взглядами бродяги из района Трастевере, помощники мясников из Тестаччо, носильщики из Сан-Лоренцо. Тут уж, чтобы придать мужества Витторио, мне приходилось не просто осадить наглецов, а пригрозить им. Я подносил кулак к носу первого же обидчика, хватал его за воротник рубахи и кричал ему прямо в лицо: