Горькая полынь. История одной картины
Шрифт:
Отблеск упал кантору на лицо, и она осеклась на полуслове. С лестницы донесся голос другой женщины:
— Кто там, Абра?
— Синьор вернулись, мона Миза! — отвечала ей служанка, пропуская мужчин в дом.
Глава восьмая Шепчущий убийца
Спутанные, тягучие сны приходили к Эртемизе в последние дни. Думы о том, что скоро придется все бросить из-за переезда, вытесняли все остальные мысли, а ночью становились пытками. Казалось бы, ничто не держит ее во Флоренции, но уезжать до смерти не
В этот раз ей удалось затонуть во сне без сновидений, навалившемся глухим черным покрывалом. Она не знала, сколько успела поспать, когда дом огласился тревожным громким стуком в дверь. Вздрогнув, Эртемиза подскочила и зажгла свечу. Внизу слышался голос служанки и тяжелые, спотыкающиеся шаги. Не иначе как явился отец семейства, кто же еще может перебудить всех глубокой ночью?
— Кто там, Абра? — спросила она, спускаясь на площадку между этажами и обнаруживая, что Пьерантонио снова нагрянул не один, да еще и едва держась на ногах.
— Синьор вернулись, мона Миза! — ответила служанка.
В эту минуту спутник муженька отпустил его, и оба сразу потеряли равновесие. Не веря глазам, Эртемиза узнала второго.
— Святая Мадонна, и он туда же! Ладно — Стиаттези, но вам-то как не совестно, синьор Шеффре?! — воскликнула она, с досадой хлопнув себя ладонью по бедру.
Абра сунулась было поднять его, но тут же охнула:
— Синьора, да он весь в крови!
— Весь в крови! — охотно и радостно отозвался Пьерантонио, засовывая руку в карман за флягой и попутно вытягивая и рассыпая по полу монеты. — А вы как хотели?
Эртемиза ринулась вниз, откуда только взялась прыть скакать через две ступеньки. Абра тем временем пыталась оттащить хозяина в сторону софы.
— Брось его, помоги мне скорее! — с раздражением прошипела Эртемиза, закидывая руку Шеффре себе на плечо.
— Как это брось?! — запротестовал художник. — Хозяин я тут или кто?
— Берись с той стороны, Абра! Маэстро, вы можете идти?
Он что-то промычал, но когда они вдвоем повели его наверх, переставлять ноги все-таки сумел.
— Что там с вами случилось?
— Напали… на него…
— Мона Миза, вы видели? У синьора Пьерантонио полный камзол денег!
— Да будь они неладны! Сейчас беги, ставь воду греться, буди Джанкарло, пусть ведет доктора! Да подожди еще, я одна его не дотащу! Давай сюда!
Вломившись в комнату Пьерантонио, женщины содрали с кровати покрывало и уложили музыканта в постель, где он тут же и потерял сознание.
— Господи боже мой, только выживи! Выживи, пожалуйста! — прошептала она, срывая и сорочку.
Крови было очень много, и рана оказалась ножевой, довольно длинной, но, насколько смогла разглядеть ее Эртемиза, не слишком глубокой. На всякий случай она подсунула под голову музыканту две подушки, чтобы он не задохнулся, и похлопала по щекам в надежде привести в себя. Он раскрыл бледные, почти совсем прозрачные и мутноватые глаза, попытался что-то сказать, но лишь беззвучно двинул сухими бескровными губами.
Вскоре прибежала Абра с кипятком в тазу.
— Мона Миза, синьор там, у порога… заснул он, да прямо на полу, вообразите себе! Джанкарло не смог его поднять и убежал так. Что с ним делать-то теперь?
Эртемиза намочила и остудила тряпицу, а потом стала аккуратно омывать рану:
— Ничего не делать — хозяин он тут или кто? Где хочет, там и спит.
— Весь коридор в монетах!
— Деньги потом собери и спрячь, иначе он завтра снова их проиграет.
— И я об этом подумала. Святые угодники, да что же он бледненький такой?
— Потерял много крови. Сама рана не опасная, но пусть все-таки взглянет доктор: ранения в живот всегда коварны…
Споласкивая очередную кровавую тряпицу и взамен подавая госпоже остуженную свежую, Абра успевала между делом поразглядывать кантора и знай себе сокрушалась: «Ангел! Чисто ангел! Ах, жалко как!»
— Перестань ты стенать! — не выдержала в конце концов Эртемиза. — Как в похоронном бюро все равно!
— Так красивый какой! Жалко ведь!
— Абра, ну прекрати нести чушь!
— А если мне всегда красивых жалко!
— О, господи, избавь меня!.. Вот! Кажется, кто-то из девочек проснулся — а ну иди посмотри!
Из детской в конце коридора и в самом деле слышался плач не то Пальмиры, не то Пруденции. Когда Абра убежала, Шеффре снова очнулся и прорезавшимся на этот раз голосом стал просить прощения за доставленное беспокойство.
— Синьор Шеффре, ну хоть вы!.. — взмолилась Эртемиза.
А он вдруг тихо засмеялся. От изумления у нее брови полезли на лоб, и она быстро-быстро заморгала.
— Вы такая серьезная. Все в порядке, Эртемиза, к утру я уже встану.
— Да будет вам, право! Вы все как сговорились заморить меня сегодня глупостями! — огрызнулась она, изо всех сил стараясь не замечать непонятного, но сладкого трепета в сердце при звуке своего имени в его устах: так он назвал ее впервые.
Шеффре чуть привстал, чтобы рассмотреть рану. Кровь уже почти остановилась, и Эртемиза, настойчиво уложив его на место, прикрыла порез временной повязкой — до прихода врача.