Горькие плоды смерти

Джордж Элизабет

Увы, Томаса она не убедила. Более того, в его голосе ей послышались нотки досады.

– Это чертовски тонкий лед, Барбара, и мы все вместе с треском на нем провалимся, – сказал он.

– Я и сама вижу, сэр, – согласилась девушка. – Но если сложить все воедино, то у нас…

– Это лишь наши предположения. Вы знаете не хуже, чем я, что королевские прокуроры не станут нас даже слушать.

Хейверс закатила глаза и обменялась с Нкатой выразительным взглядом. Линли же тем временем продолжил излагать свои доводы. Она была готова поклясться, что видит, как он пункт за пунктом ставит галочки.

– Подслушанный в Кембридже разговор, спрятанная с глаз подальше книга, над которой

велась работа, интернет-сайт знакомств для женатых мужчин, распечатки электронных писем…

– Сотни распечаток, инспектор, – вставила девушка.

– …на полях которых есть ссылки на те или иные книги по психологии. Интервью со значимыми в жизни Каролины людьми, которые она, по идее, могла подслушать или же прочесть на бумаге. Сумка, которую, возможно, паковала она. Зубная паста, в которую она, возможно, подмешала яд. И ни единого свидетеля, ни единой неопровержимой улики или, на худой конец, того, что можно было бы объявить неопровержимой уликой… Если только вы не вырвете у этой Голдейкер признание, поверьте, нам не поздоровится.

Барбара посмотрела на Уинстона. Выражение его лица было скорбным. Нката как будто говорил ей: да, старушка, похоже, нам пора паковать чемоданы. Но вернуться в Лондон с пустыми руками, проторчав столько времени в Дорсете!.. С Изабеллой Ардери этот номер явно не прокатит.

– Что будем делать, инспектор? – спросила Хейверс у Линли.

Уинстон нахмурился. Барбара была готова спорить на что угодно, что на другом конце линии их собеседник сделал то же самое.

– Что? – переспросил он.

– Каролина Голдейкер сознается. Уж мне так точно. Я запишу ее признания на диктофон и на бумагу. На каждой странице будет стоять ее имя и ее подпись.

– И вы в это верите, Барбара? – усомнился Томас.

– Вы же сами сказали, у нас двадцать четыре часа. Двадцать два, если быть точными. Это уйма времени, и я успею ее допросить. Вот увидите, она сознается. Это я вам обещаю.

Затем Хейверс нажала кнопку отбоя. Она вряд ли убедила Линли в том, что вырвет признание у Каролины Голдейкер. Более того, она не убедила в этом даже себя. Однако, учитывая, что выбор был невелик – вырвать признание или, поджав хвост, вернуться в Лондон – ничего другого ей не оставалось.

Шафтсбери, Дорсет

Постель ждала Алистера еще два часа назад, и он даже лег в нее. Увы, сна не было, и в конечном итоге он оставил попытки уснуть.

От Шэрон не было никаких вестей. Он позвонил ей, домой и на мобильный, чтобы объяснить свой поступок… Вот только Маккеррон не знал, что ей сказать. Нет, он не верил, что эта женщина способна причинить зло кому бы то ни было. Этими словами он и начал первое свое сообщение.

Беда в том, что тогда, невзирая на всю чудовищность такого предположения, он поверил в ее вину. И это при том, что самым убедительным доказательством ее невиновности была она сама. Правильная, порядочная, честная – с самой первой минуты, когда он познакомился с ней. И тем не менее, он подумал… Ведь в этом-то все и дело, не так ли? В том, что он тогда подумал. Он же подумал, что она в крайне сомнительных целях способна отравить другого человека. Стоит ли удивляться, что теперь Шэрон отказывается разговаривать с ним? Алистер ворочался с боку на бок, укоряя себя за собственную глупость. Пытался придумать, как ему заслужить ее прощение. Мысленно разговаривал с ней и еще больше – с Каро. Лежал, уставившись в темный потолок, тупо глядел на тень, отбрасываемую гардеробом, на закрытую дверь спальни, из-за которой доносились звуки работающего телевизора. Тот, как всегда, орал на всю катушку. Алистер мог даже точно сказать, какую программу смотрит жена –

какую-то чепуху про пластические операции. Какой-то чокнутый чувак решил увеличить член, ради чего отправился к какому-то шарлатану в Южную Америку. Результат оказался катастрофическим. Передачу прерывала орущая еще громче реклама.

Каролина смотрела телевизор у себя в комнате. Стоило Алистеру подумать про эту комнату, про то, как он обустраивал ее, как он тотчас же вспомнил все остальное, что сделал в их доме по просьбе супруги, потому что хотел ей угодить. Новая кухня, новые ванные комнаты, дополнительная спальня, чтобы у каждого из мальчиков, как и в Лондоне, была своя комната. В доме, когда они его купили, хватало спален, однако Каролина решила, что одна из них должна стать ее личной комнатой. По ее словам, это было необходимо для ее душевного спокойствия. Увы, душевное спокойствие и Каролина оказались вещами несовместимыми. По крайней мере, даже личная комната не помогла. Со временем Каролина переделала ее в свою спальню.

– Мы все равно спим в разное время, – таков был ее предлог. – Мне нужен сон. Ты ведь хочешь, чтобы я высыпалась? В конце концов, это мне нужно ради мальчиков.

Наивная душа, Маккеррон был уверен, что, как только ее сыновья вырастут и уедут из дома, все изменится. Что она станет ему настоящей женой…

Алистер встал с кровати. Сколько же ночей, подумалось ему, он не мог толком выспаться из-за шума работающего телевизора в комнате Каролины… Странно, он ведь ни разу даже не попросил ее уменьшить звук, ограничиваясь туманным намеком вроде «громковато для меня, дорогая», который Каро неизменно игнорировала. Шэрон никогда бы так не поступила. Да что там! Разве стала бы Шэрон смотреть телевизор едва ли не до самого утра! Она была бы в его постели, ее распорядок совпадал бы с его распорядком, чтобы им всегда быть вместе: лечь спать в восемь вечера, встать ему в два, ей в четыре, потому что впереди у нее тоже был бы рабочий день. Разве можно сесть за руль и весь день колесить по дорогам Дорсета, толком не выспавшись?

Но с Каро? С Каро все было совершенно не так. С нею все было не так, как было бы с Шэрон.

Различия он мог перечислять до бесконечности. Каро не хотела детей, хотя Алистер мечтал об общем с ней ребенке. Каро отказалась взять его фамилию, чтобы не обижать «моих мальчиков». Кстати, те всегда были «мои мальчики» и никогда «наши», хотя он заменил им отца. Но самое главное, их отношения начались со лжи, и ложь – не одна, так другая – двигала ими все эти годы, пока Маккеррон не понял, что больше не в силах это терпеть.

Он нащупал выключатель лампы на прикроватном столике и уже был готов нажать его, когда с улицы донесся шорох шин. Темноту ночи прорезал свет фар. В следующий миг они погасли, но зато открылись и со стуком захлопнулись двери. Вот тогда-то хозяин дома и подошел к окну, чтобы посмотреть, в чем дело.

Полная луна заливала все вокруг серебристым светом. Алистер без труда различил две знакомые фигуры – женщину-детектива и с нею черного парня. Остановившись на несколько секунд у входа в сад Уилла, они обменялись парой слов, после чего шагнули к двери в позвонили в звонок.

Вряд ли Каролина с ее ревущим телевизором услышала их, решил Маккеррон. Может, и ему стоит проигнорировать их звонок? Что они сделают, если он не откроет им дверь? Протаранят ее? Это вряд ли. К тому же он так устал и…

Телевизор его жены умолк. В дверь позвонили снова, на сей раз долго и требовательно. Такой звонок не оставишь без внимания, не сошлешься на то, что, мол, я спал. И хотя ему было далеко до пожарной сирены, Каролина вышла из комнаты. Впрочем, спускаться вниз она не спешила. Вместо этого сунула голову в его комнату.