Горькие плоды смерти
Шрифт:
Довольно скоро Барбара поняла: в то время как женщины честно заняли свои «возрастные ячейки», лишь малое число мужчин поступили так же. Остальные скостили себе по десятку лет, а кое-кто по два или даже по три. В результате она оказалась в обществе кавалеров в возрасте от сорока одного до шестидесяти семи лет.
Ее хватило на три свидания. Первый мужчина оказался жарким поклонником горячих блинчиков со сладким сиропом и бутербродов с маслом – неудивительно, что после этого он с трудом помещался на стуле. Мужчина не сводил с Барбары глаз, по всей видимости, ожидая,
На следующем свидании она оказалась напротив джентльмена, который сразу признался, что ему давно не тридцать, а если честно, то шестьдесят семь. «Но мне нравятся молоденькие и шустренькие, и я здоров, как бык». Свое признание он сопроводил подмигиванием и откровенно неприличной комбинацией указательного пальца правой руки и колечка из указательного и большого – левой.
На третьем, ее последнем свидании сидевший перед ней тип требовательно спросил: «Какую музыку вы слушаете? Потому что если не ту, что нравится мне, у нас с вами ничего не получится».
В этот момент Барбара встала из-за стола и решительно направилась к выходу. Не успела она шагнуть за порог, как возле нее возникла Доротея.
– Детектив-сержант Хейверс! Вы не смеете!..
Девушка поняла, что спасти ее может только ложь. Она показала мобильник.
– Мне только что позвонили, Ди. Сегодня вечером у меня по графику дежурство, и вы знаете, как…
Махнув рукой, она вышла на улицу.
Кстати, неплохо было бы где-то перекусить. Хейверс не успела поужинать, а после безумного блиц-свидания у нее уже урчало в животе. С мыслями о жареной рыбе с картошкой она зашагала дальше.
Как назло, вскоре пошел дождь – причем не слабенький осенний дождик, смывающий с деревьев летнюю грязь, а настоящий ливень. А у нее, конечно же, не было с собой зонта.
На ее счастье, шагов через пятьдесят Барбара наткнулась на газетный кисок, в который поспешила зайти, чтобы переждать дождь. Выразительный взгляд женщины в хиджабе за прилавком намекнул ей, что следует что-нибудь купить. Что она с радостью и сделала, приобретя мятную жевательную резинку, пластмассовую зажигалку и свою любимую бульварную газетку под названием «Сорс». Заплатив за покупки, сержант поинтересовалась, где тут ближайшее кафе. Выяснилось, что рядом, через восемь-десять домов чуть дальше по улице.
В кафе Хейверс заказала порцию жареной пикши с картошкой. Столов там не было – только длинный пластиковый прилавок вдоль стен.
Перед прилавком стояли табуретки, обтянутые винилом сомнительной чистоты. Садиться на них не хотелось, но есть рыбу с картошкой под дождем не хотелось еще больше. В утешение Барбара подумала, что прилавок хотя бы достаточно широк, чтобы разложить на нем газету. Действительно, чего еще можно желать в дождливый вечер?
Так она узнала о том, что широко известная феминистка, писательница и лектор Клэр Эббот скончалась в возрасте пятидесяти пяти лет. Впрочем, материал о ней занимал отнюдь не первую страницу.
Ибо та было отдана шокирующей новости: некий футболист, ранее заявлявший, что обожает свою жену и верен ей («Вот уж чему
«Я верен им обеим, – утверждал он. – Не понимаю, чего еще вы от меня требуете!» Похоже, для него не было проблемой ни то, что жена недавно родила ребенка – на фото она выходила из дома с младенцем на руках и безутешно рыдая, – ни то, что его любовница беременна. «Я всего лишь человек!» – заявил он, когда выяснилось, какой он мерзавец.
Хейверс быстро пролистала газету до пятой страницы, где продолжалась эта грязная история. Вот так, по пути к продолжению, она наткнулась на фото Клэр Эббот и сообщение о ее смерти. Хотя точная причина не называлась, судя по всему, это был инфаркт. Жаль, она была еще совсем не старой, подумала Барбара.
Мысль об инфаркте заставила ее критически покоситься на жареную рыбу и картошку. Может, побрызгать их солодовым уксусом? Будем считать, что это компенсирует отсутствие за ужином полезных для здоровья овощей.
Октябрь, 4-е
Рори Стэтем сидела молча. Дэвид Дженкинс читал, переворачивая страницу за страницей. Арло был рядом с хозяйкой – лежал возле ее ног.
Дженкинс не поднял головы с того момента, как попросил ее сесть у дальнего края его стола, и женщина была рада этому. Насколько она поняла, он разделял ее озабоченность, что неудивительно. Он почти три десятка лет был лечащим врачом Клэр.
Когда Виктория позвонила ему и попросила принять ее в конце дня, потому что его пациентка, Клэр Эббот, скоропостижно скончалась пять дней назад, Дэвид охотно пошел ей навстречу.
– О господи! Да. Конечно. Но, боюсь, я смогу принять вас не раньше половины седьмого.
Ее это устроило. Хотелось бы вместе с ним изучить отчет о вскрытии, сообщила она.
И вот теперь редактор не спускала с него глаз, боясь пропустить его реакцию на то, что она уже прочла сама: острая сердечная недостаточность с летальным исходом, вызванная внезапной аритмией. Она не могла сказать, что это значит, за исключением того, что Клэр стало плохо с сердцем.
Как такое могло случиться? Рори казалось, что если с сердцем у ее подруги что-то было не так, то врач должен был это знать и наверняка предупредил бы ее об этом. Она мучительно ждала того мгновения, когда Дженкинс закончит читать.
Дэвид был мужчиной в возрасте. Он тепло приветствовал посетительницу, когда та пришла к нему, а главное, благосклонно отнесся к нежданному присутствию в своем кабинете Арло. В глазах Рори это был типичный представитель старой породы лондонских докторов с Харли-стрит, даже если его кабинет располагался отнюдь не на этой улице.
На медике был костюм-тройка, несколько неудобный и плотный для этого времени года. На кончике носа у него блестели очки со стеклами-полумесяцами, из ноздрей и ушей торчали волоски, а завершала эту картину старомодная бородка, явно из прошлого века. Как ни странно, все это еще больше расположило к нему Стэтем.