Горький хлеб (Часть 6)
Шрифт:
29 июня воевода выступил из Серпухова, оставив на Оке небольшой отряд. К вечеру первого июля полки прибыли к селу Коломенскому и расположились на лугах Москвы-реки.
Воеводы поспешили к государю и правителю на Совет. Возвратившись ранним утром, ввели полки в приготовленный для них ратный стан, против Данилова монастыря.
В полдень этого же дня приехал смотреть войско государь Федор Иванович. В Большом полку был воеводою князь Федор Иванович Мстиславский, в Правой руке - князь Никита Романович Трубецкой, в Передовом полку - князь
Князя Андрея Телятевского с ратниками определили в Передовой полк под начало Тимофея Трубецкого.
Пока царь находился в Большом полку, Андрей Андреевич объезжал своих воинов, окидывал каждого зорким взглядом, поучал коротко:
– Шапку поправь.
– Выпрямись, чего сгорбился. В седле надлежит наездником быть.
– Копье от плеча чуть отведи.
– Грудь щитом прикрой.
Остановился возле Болотникова, поглядел на него строго и невольно залюбовался. Строен, плечист, держится молодцом.
– Здоров ли, Ивашка?
– Здоров, князь.
– Не боишься татарина?
– А чего нам робеть? Мы на своей земле. Да и народишко ихний, сказывают, мелковат. Собьем с них спесь, - спокойно отозвался Иванка.
– Верно парень. Все ли так разумеют?
– обратился Телятевский к ратникам. И в ответ дружно послышалось:
– Не дрогнем!
– Постоим за землю русскую!
Князь остался доволен ратниками. Якушка, видно, не зря с ними десять дней возился. И главное - бодры. Перед битвой это зело отрадно.
Вскоре воевода Тимофей Трубецкой приказал своему воинству строиться в десятки. Полк вытянулся вдоль Москвы-реки, засверкал кольчугами, латами и шеломами, запестрел хоругвями.
Приехал царь Федор Иванович на белом коне. Он в сибирской шапке, отороченной соболиным мехом, усыпанной драгоценными каменьями и увенчанной золотым крестом, в зарбафном кафтане и красных малиновых сапожках. Окруженный боярами и рындами в белых кафтанах с серебряными топориками на плечах, государь подъехал к воинству и вымолвил:
– Доброго здравия вам, дети мои, и ратной удачи. Злой ворог задумал лишить нас крова, осквернить наши храмы магометовой верой. Господь бог услышал наши молитвы. Он покарает неверных. Мужайтесь, православные! Сокрушите басурман во имя господа и веры православной!..
Царь говорил тихо. Его тонкий и слабый голос едва был слышен.
Иванка смотрел на помазанника божия и удивлялся. Уж больно неказист царь. Не в батюшку родился. Иван Васильевич был и телом дороден, и воин отменный. Отец не раз об этом рассказывал.
Болотникова дернул за рукав кафтана Тимоха Шалый, прошептал тихо:
– На нашего приказчика Калистрата обличьем схож. Гы-ы-ы...
– И впрямь, ребяты. Из-за конской головы одна шапка торчит. Мелковат государь наш, - вторил бывшему холопу Никита Кудеяр.
– Будя вам, мужики, - сердито прошипел на односельчан степенный чернобородый ратник.
– Государь державными
Когда Федор Иванович объехал весь полк, приземистый и широкогрудый воевода Тимофей Трубецкой зычно прокричал, обратившись лицом к воинам:
– Слава великому государю!
И передовой полк дружно отозвался:
– Слава! Слава! Слава!
А затем разноголосо понеслось:
– Долгих лет жизни государю!
– Разобьем поганых!
– Постоим за святую Русь!
Ночь. Тихая, звездная. Густой туман низко стелется над Москвой-рекой. Русская рать затаилась. Не разжигая костров, бодрствует, поджидая ордынцев.
Иванка прилег возле коня, прислушиваясь к выкрикам дозорных. Внезапно его плеча коснулась легкая рука.
Болотников обернулся и обрадованно воскликнул:
– Здорово, друже! Как сюда угодил? Не думал тебя здесь повстречать.
– Чего не чаешь, то скорее сбудется, - посмеиваясь, обнимал Иванку Афоня Шмоток.
– Да токмо ты потише, парень. Кабы князь не услышал.
– Выходит, сбег с конюшни?
– Сбег, Иванка. Уж мне ли на дворе сидеть, когда басурмане под Москвой. Уж лучше в чистом поле помирать, чем в неведении томиться...
– Как разыскал меня? Экий ты проныра.
– Нелегко разыскать было. Как только к лагерю подошел - меня оружные люди остановили. Кто да что и почему по ночам шатаешься. Одним словом, не поверили мне и в ратный городок не впустили. А тут вскоре обоз к лагерю шел. Пушечные ядра везли. Одна телега в колдобине застряла. Помочь пришлось. Вытолкал телегу, а сам под рогожкой спрятался. Так на фитилях в стан и приехал. Обошлось, слава богу. Не приметили во тьме. Потом зачал о князе Телятевском спрашивать. Отбился-де, от своих, помогите, православные. Поди, часа три по стану блуждал, покуда тебя сыскал. Теперь вместе злого ворога бить будем.
– Эх, ты, ратник!
– обнимая за плечи Афоню, тепло вымолвил Болотников.
– Давай подкрепись. Чай, голоден?
Иванка поднял с земли железную миску, прикрытую чистой тряпицей, протянул бобылю.
– Тут вареное мясо да пшеничного хлеба ломоть. Князь Телятевский со двора своего доставил. Вдосталь нас кормит. Эдак бы в вотчине на севе.
Афоня от снеди не отказался. С обеда в животе и крохи не было. Ел и весело приговаривал:
– И муха набивает брюхо.
Но вдруг чья-то сильная рука подняла Афоню с земли на ноги.
– Ух, ты мне пустобрех! Пошто княжью волю нарушил?
– Уж ты прости меня, милок. Я ведь не на конюшню из вотчины просился, а поганых татар мечом сечь.
Якушка отпустил бобыля и покачал головой.
– Не ведаю, что с тобой и делать. В Москву прогнать - караульные не выпустят. В стане оставлять - князь прогневается. И вечно ты, как блоха, под рубашкой скачешь. Беда мне с тобой.
– Оставь ты его, Якушка. Утро вечера мудренее, - рассудил Болотников и потянул бобыля к себе.