Горький пепел победы
Шрифт:
И в тот миг, когда шелестящий магический фон кропотливо работающего неподалёку шамана заметно ослаб, он нежно полоснул лезвием по этому беззащитно-цыплячьему горлу…
Шаман с досадой отшвырнул ламию - да так, что тельце этой похотливой сучки мокрым шлепком растеклось по скале. Это ж надо было так примитивно попасться… И кто - он, покоритель Семиградья и Рюеньского королевства, всемогущий и искуснейший Дуул'Зерот!
Во вспотевшие виски ещё бился могучий и полузабытый шум давно высохшей крови, иллюзию которой так умело воскресила и разожгла эта изменница. Однако по пологому склону холма сюда уже спускался соперник, и одни только мимолётно производимые им
Только во много раз, неизмеримо больше. Однако шаман всё же попробовал потрепыхаться, всё-таки опыта и изворотливости у него было куда поболе. И высохшие костяные пальцы, с которых невидимым ледяным ветром сдуло последние иллюзии наросшей плоти, с неожиданной силой вцепились в отполированный бесчисленными прикосновениями, старый волшебный посох. Что ж, потягаемся ещё…
Это напоминало схватку могучего, но увы, неповоротливого медведя со старой, опытной и прожжённой охотничьей собакой. Медведь был силён, ох как силён - но он был неопытен. Едва успевал отмахиваться лапами от наседающей со всех сторон псины, постоянно меняющей тактику, увёртливо наскакивающей с разных сторон и каждый раз урывающей в пасть кусок вожделенной плоти.
Однако исход битвы был предрешён. Одна-единственная ошибка - старый шаман никак не ожидал, что заклинание Удушающей петли Праха всё же знакомо этому выскочке - и Дуул'Зерот пропал в тот же миг. Словно могучая ледяная гора вдруг прижала его к истерзанной каменистой почве и придавила так, что с хрустом лопнули кости, а из глазниц вылетели и разлетелись соплями два белёсых шарика с выцветше-блёклыми зрачками…
Валлентайн никогда не думал, что его собственное тело может быть куда тяжелее скалы. Или купеческого корабля. Во всяком случае, когда он попытался подняться с песка, залитого его кровью и оставшимся от шамана пеплом, ощущение оказалось именно таким. Проклятый мертвяк мало того, что сыпал заклятьями и изворачивался от ответных как попавший живым на сковороду угорь, но ещё и весьма чувствительно охаживал его своим корявым посохом. Кстати… залитая кажущейся в полутьме чёрной кровью ладонь кое-как потянулась и нашарила втоптанную в грязь палку.
Лёгкий звон прошёл по истерзанному телу. Ну, поломанные рёбра то мелочь. Левая рука повисла плетью и отчего-то мало того, что не слушается, но даже и не ощущается. Стерпим пока…
Сплюнув накопившуюся во рту кровь вместе с обломками зубов, волшебник кое-как опёрся одной рукой на посох и медленно, словно поднимая поникшими плечами невидимое во мраке небо, поднялся. Нет, это не весь мир покачивается под неумолчный шорох и гул прибоя в ушах. Нет, не потускнело мерцание почерневшего от жара и разбрызганного оплавленного камня - то мутная пелена застит взор.
Всё же, то обгорелое кровавое месиво, что ещё недавно было молодым здоровым человеком, в конце концов утвердилось на двух почерневших и пузырящихся лохмотьями подобиях ног - и вырезанном из неведомого дерева посохе. И стоящая на вершине скалы ламия (вот же ж никакая зараза эту бестию не возьмёт) содрогнулась от непередаваемой смеси страха и восторга. Вот она, та знаменитая стойкость рода человеков ко всякого рода невзгодам и передрягам!
Рыжеволосая и пламенеющая даже в полутьме
– Мне не понадобилось, - с ухмылкой заверила ламия.
– Я и так бессмертная, забыл?
Она с любопытством смотрела, как одолженная ей на всякий случай Сила живительным ручейком влилась в малопривлекательное подобие человека. По всему телу пошла рябь, на корке обожжённого жаром лица с хрустом лопнули струпья, и на бесовку уставился всего один, но живой и осмысленно блестящий глаз.
– Шамана мы завалили, остались барлоги. Помнишь?
– поинтересовалась ламия с неуёмным любопытством, беззаботно приплясывая на месте - всё ей нипочём.
Ах, ну да… Валлентайн с трудом вспомнил, как его зовут, пока заставлял свои непослушные останки тащиться на вершину пологого обгоревшего холма. И этот поход дался ему с не меньшим трудом, чем когда он на спор с однокашниками преодолевал Скалистый Кряж безо всякого применения магии. Под ногами хрустела то ли корка выжженного шлака, то ли ещё что…
Огненные великаны почти закончили обустраивать Большой Круг. Уже высился на одном краю рунный камень, и тускло светились на нём неведомые древние письмена. Ещё немного, и тут бы открылся проход сквозь время и пространство - прямиком в Нижние Миры, откуда уже готовы придти сюда неисчислимые орды. Только, зря всё это, зря… без шамана ничего у них не получится. Барлоги воистину могучи и неукротимы в бою, однако соображения у них и на чайную ложечку не наберётся.
– Нет, я с тобой, - и судя по тону, эту рыжую красотку отговорить не удалось бы нипочём.
– Я своих предупредила, сейчас они организовали оцепление примерно на расстоянии видимого горизонта. Ещё немного конницы подоспело от ближайших лордов, разбойники и кочевники тоже подсобят - так что, мелочёвку всякую они перехватят.
Ну что ж, мелких демонов и бесов, всегда путающихся под ногами, а сейчас в слепом ужасе удирающих отсюда подальше, можно в расчёт не принимать. Одной заботой меньше. Волшебник подпёр себя в грудь навершием узловатого шаманского посоха, а его ладонь уже привычно извлекала из небытия рукоять колдовского водяного жгута. Когда-то он на пробу, втайне от преподавателей, в пыль разносил им гранитные валуны…
– Солнце и Луна… ох, что же я это несу? Луна и Вода, дайте мне силу… - едва ли можно было разобрать этот недавно звонкий и задорный голос, однако устремившийся сюда огромный огненный великан в потёках раскалённой лавы в ужасе отшатнулся.
И всё же, его исполинское подобие руки немедля преобразилось в огромный, произрастающий примерно из локтя огненный меч, и с завыванием пламени обрушилось на дерзкую парочку. А от Круга сюда уже устремились остальные барлоги, и от их мечей, огненных жгутов и вихрей в воздухе стало просто не продохнуть.
Ламия визжала от боли неприлично, как недорезанный поросёнок, в поисках защиты от всесжигающего пламени постоянно норовила прижаться к орудующему Водой волшебнику и то и дело мешалась под руку. Дважды она лёгким дымком испарялась в неяркой вспышке, когда огонь пробивал защиту волшебника. Но каждый раз Валлентайн устало, содрогаясь от хлещущих ударов, вновь и вновь упрямо поднимался на ноги, и каждый раз из небытия возвращалась рыжая, угрюмая и грязно ругающаяся красотка.
Над волшебником снова задрожал знак Воды, мягко серебрящийся лунным светом. Казалось бы, положение безнадёжно - однако где-то там, в благословенной дали, в ладони матери вдруг тревожно заколыхался глоток лунного серебра, который облепили семь огненных мошек. Тревожно нахмурились брови женщины, и она легонько подула в толику колышащейся в руке воды, отгоняя мошкару…