Горький пепел победы

Иващенко Валерий В.

Стоило признать, что на первый день эльфийский целитель не мог даже приблизиться к нему. С бледно-зелёным, постоянно морщащимся от брезгливости лицом тот руководил действиями хлопочущих ведьм издали, без зазрения совести подглядывая с почти безопасного расстояния - из коридора. На второй день, когда до сих пор валяющийся пластом Валлентайн хоть и сумел открыть оба глаза, но всё же запросто мог ещё пересчитать так и порхающих перед взором золотистых и нахально гудящих пчёл, Эндариэль уже оказался в состоянии входить в комнату.

Хоть целитель тогда и не осмеливался прикоснуться к своему пациенту и внуку…

как сказал он потом, просто наизнанку выворачивало - но дела пошли на лад. И на третье утро лорд и волшебник уже набрался нахальства и отчаянно попытался из откровенно лежачего положения перебраться в полусидя.

Или полулёжа, это уж кому как нравится…

–  Мам, ну отчего так?
– Чайка билась в истерике, и сил обеих ведьм уже едва хватало, чтобы удержать от крайностей эту девицу. Ещё немного, и придётся прибегнуть ко всей силе замка - а это уже ой как плохо.

Она внезапно взлетела с измятой и мокрой постели, и Верайль поразилась - какие же большие стали эти глаза, в которых яростный огонь мешался с безумием.

–  Ну почему он в ответ не попрекнул меня, что я тоже его отправила на тот свет? Я ведь так ждала… Мы бы тогда оказались квиты - и потом быстро поладили.

Разумеется, молча отмеряющая капли зелья в питьё Селина с поджатыми губами прекрасно понимала, как и насколько сладостно оказалось бы примирение этой парочки. Уж всласть покувыркаться с сердешным другом в кроватке - это и впрямь лучшее лекарство не только от душевных, но и многих телесных невзгод. Но что ж тут поделать, если внучок оказался слишком уж… порядочным, что ли? Другой врезал бы пару раз по смазливой мордашке, чтоб дурь вышибить - а потом бы задрал к обоюдному удовольствию подол. И всё сразу бы стало на свои места, оказалось бы простым и правильным. Ведь не всё говорить можно, лучше вместо того сделать.

–  Вставай!
– маменька-ламия без лишних разговоров за ухо вытащила непутёвую дочь из постели.
– Обратись-ка на время в Ариэлу - и давай наперегонки до нашего Священного Круга. Что-то ты совсем расслабилась, дочь наша.

И уже на улице она так обожгла хлыстом спину на редкость унылой зеленоволосой ламии, что та взвилась на дыбы.

–  А ну-ка шустро, чтобы всю дурь ветром из головы выдуло! Забыла, как это - мчаться наперегонки с ветром по вольной степи? Кто последняя, та слабачка и вообще, непробованная девственница!

Надо признать, последние слова среди любвеобильных ламий почитались настолько оскорбительными, что тихо и чуть басовито похохатывающий Замок быстренько поднял внутреннюю решётку да распахнул свои внешние ворота. А чёрный пёс, который неотлучно дрых у крыльца, о громадную тушу и лапы-хвост которого все непрестанно спотыкались и по той причине непременно каждый раз проклинали, даже не успел продрать свои шесть огненных глаз, как сдвоенный живой вихрь со столь сладким женским запахом уже унёсся со двора.

Потому демон лишь с вожделением покосился на аппетитно-стройные окорочка ещё двух околачивающихся в замке ламий, одновременно облизнулся на независимо дежурящую у ворот огненную деваху. Да третьей головой обнюхал с этакой надеждой выпорхнувшую на крыльцо зелёную гоблинскую малявку-целительницу.

–  Тебе ещё чего?
– окрысилась вся из себя важничающая Джейн и стрелой унеслась в дальний угол двора - с

лордовой ночной вазой в лапках.

Понятное дело - трёхголовый пёс ответить либо не смог, либо и вовсе не счёл нужным. Лишь вдумчиво, с наслаждением почесал задней лапой поочерёдно за каждой головой да улёгся дрыхнуть опять. Смежил взгляд тихо пламенеющих глаз, чтобы не лицезреть все эти запретные соблазны, да и снова задремал в своё удовольствие…

Валлентайн осторожно, на пробу открыл один глаз. К его немалому облегчению, комната под островерхой крышей хоть и покачалась эдак неуверенно, своим игривым поведением словно напоминая что расположена на самом верху угловой башни - но удирать подобно благонравной девице, завидевшей возмутительно резвую мышь, всё же не стала.

Что ж, спасибо хоть на том… волшебника несколько позабавило представленное зрелище - ну, к примеру, хотя бы своей помолодевшей нынче до неприличия бабули, которая с душевынимающим визгом удирает от мыши, подобрав свои юбки-кринолины-турнюры и прочие излишества портняжного ремесла. Вот уж, придёт же в голову всякая глупость! Не просто ж так псина у крыльца всякий раз старательно хвост поджимала, когда леди Селина шествовала мимо? Толковая ведьма ничуть не хуже патентованного волшебника будет… за тем образование, а здесь наследственность да опыт… ну, и мы чем поможем…

И он с удивившей самого себя решительностью открыл второй глаз. Ну, в общем-то ничего не изменилось - просто, куда привычнее рассматривать вещи или живое обычным глазом, не напрягаясь каждый раз с магическим зрением.

Круглая комнатка, в которой помещалась кровать, хоть и была невелика и подчёркнуто просто обставлена, всё-таки чем-то привлекла в своё время новоявленного маркиза. Много света, свежего воздуха, вид наружу хороший - это само собой. Уединение? Это уже куда теплее, да и повод даёт для раздумий о себе, любимом - да весьма интересный.

Говорят, в каждом человеке живёт зверь. Неважно - хомо ли хозяин, или же гоблин зеленокоже-ушастый. Важно другое… вот, все прямо талдычут до оскомины: держи, мол, своего на крепкой цепи. Не давай воли, усмиряй. Хех, выходит - живи всё время в ханжестве и лицемерии? Упражняйся в аскезе да обезьяньих ужимках? Нет, что-то больно заумное придумали все эти философы, докторы споки с фрейдами вперемешку…

–  А мой зверь на самом деле лапочка - ведь это я и есть, - свой еле протиснувшийся через губы голос Валлентайн всё же расслышал.
– Я живу с ним в мире и согласии. Мы с ним одно целое - умный и сильный особь.

Он осторожно хихикнул над своим не в том роде использованным словом. Комнату словно встряхнул кто-то невидимый. Но, похоже, вовсе не злой - в глазах чуть прояснилось, а на столике рядом обнаружилась целая куча всяких пузырьков с зельями. И даже чуть терпкий, специфический запашок от них нашёлся, пряно пощекотав нос.

На голых каменных стенах, куда он запретил вешать гобелены или ковры - уж тем более деревянные панели с набитыми шёлковыми обоями!
– обнаружились всё те же привычные предметы. Отцовская шпага с уныло отсвечивающим цветами побежалости, перекалившимся в адском пламени клинком; чёрная шляпа с залихватски заломленной остроконечной верхушкой; сделанный чуть хмельным сельским маляром рисунок маменьки углём. Единственный… привет, ма!