Горький ветер
Шрифт:
— Слава Богу! — сказал Джесс. — Я знал это в ту самую минуту, когда услышал весь этот гвалт! У меня самого двое парней, Вильям и Роджер. Они вернутся домой! Они вернутся домой!
Он присоединился к шумной процессии и приплясывал вместе со всеми, похлопывая людей по спине и рассказывая им о Вильяме и Роджере.
— Мой старший сын, он бомбардир, а второй, он, знаете ли, артиллерист. Господи, какое счастье! Они вернутся после стольких лет!
И чтобы поскорее оказаться дома, он побежал короткой дорогой через поле, разгоняя во все
На кухне в Коббзе Бет сидела за столом и резала на доске капусту. Старик Тьюк стоял у окна, бабуся Тьюк сидела у огня.
— Вы что, новостей не слышали? — удивился Джесс. — Перемирие! Война кончилась! Все вышли на дорогу, гремят так, что слышно в Скарне. Вы хоть что-то слышали тут?
— Да, слышали, — отозвалась Бет.
— Вы, кажется, не очень-то довольны, — сказал он, засмеявшись. — Я думал, вы одуреете от радости.
Неподвижность Бет обескуражила его, и он смешался, увидев на столе под ее рукой распечатанную телеграмму. Вильям и Роджер были убиты в бою. В воскресенье десятого. В одиннадцать утра. За двадцать четыре часа до подписания перемирия.
Только два дня назад пришло письмо от Вильяма: «Мы с Роджером живы-здоровы, моем за ушами и держимся вместе, как вы нам велели».
Они погибли вместе возле своего орудия, когда вражеский снаряд попал прямо в их расчет.
Столярные мастерские в тот день прекратили работу, людей отпустили по домам. Дик, отпущенный в специальный отпуск, вошел в дом, в котором стояла ужасная тишина. Бетони рассказала ему новости. Он сразу же отправился искать отца и был поражен, услышав, как тот всхлипывает в пустых мастерских. Он ушел прочь, не в силах видеть такое горе. Вернувшись позже, он увидел, что отец стоит, сгорбившись над верстаком.
— Почему у меня отняли сыновей? Почему? Почему?
— У тебя еще есть я, папа. У тебя есть я.
Джесс не ответил, и Дик снова ушел, обиженный и расстроенный.
Несколькими днями позже пришла небольшая посылка с вещами убитых мальчиков: письмами, фотографиями, чековыми книжками и кокардами. Джесс пришел в ярость при виде этих вещей. Ему хотелось швырнуть их в огонь.
— Зачем они нужны, если нет ребят?
— Незачем, — сказала Бет. — Просто как воспоминание.
Она повесила кокарды над их портретом, приколов их к рамке. Джесс зарычал и вышел из комнаты, оттолкнув Дика, стоявшего в дверях. Бет обернулась и увидела, какими глазами смотрит мальчик на портрет братьев.
— Ты не должен ненавидеть их за то, что они умерли.
Дику стало стыдно. Как могла мать угадать его чувства? Отец ничего не знал. Он просто перестал их всех замечать.
— Теперь я не нужен отцу. Мне кажется, он жалеет, что я не умер вместе с ними.
— Отец сейчас не в себе. От тебя зависит, будешь ли ты терпелив с ним.
Стремясь как-то утешить Дика, Бетони повела его на церемонию в Чепсворт-парке. Часть земли, около пятнадцати акров, была выделена мистером Чемпли для празднования
— Нам не стоило тут болтаться? — спросил Дик.
— Конечно же, нет, — сказала Бетони.
— Отец, кажется, думает по-другому.
В самом Хантлипе празднования продолжались почти целую неделю, завершившись в воскресенье после наступления темноты факельным шествием по деревне. Соломенное чучело кайзера в настоящем шипастом шлеме и с иссохшей рукой тащили с веревкой на шее, а потом повесили на старой виселице. Под ним развели костер, и когда чучело вспыхнуло, внутри него начали с громкими хлопками разрываться спрятанные фейерверки.
Том стоял в темноте одни, глядя, как взлетают в небо желтые языки пламени. Теперь кайзер свалился с веревки, и уже сама виселица была объята пламенем и скоро свалилась в него. Поющие и танцующие радостно приветствовали ее падение.
Том чувствовал себя ходячим привидением, существом из другого мира. Веселившиеся были ему чужими. И эта ночь была ненастоящей. И горящий костер никак не мог согреть его. И звучавшие голоса произносили бессмысленные слова. И хотя здесь под луной собралось так много людей, протягивавших друг другу руки, ни одна рука не могла дотянуться до него. Он был словно окутан пеленой тьмы и одиночества.
— Том! — послышался голос, и к нему подошла Тилли Престон. — Я тебя повсюду ищу. Дик сказал, что ты где-то здесь. Почему ты не танцуешь, как остальные? Пришел Харри Йелленд со своим аккордеоном.
— Я не слишком здорово танцую, Тилли. Я не твердо стою на ногах. Но ты иди, танцуй, если хочется. Я лучше постою тут спокойно.
— Я тоже не очень-то хочу танцевать. Они тут все такие увальни. Я бы лучше сходила погулять, подальше от этого шума, а ты?
Она просунула руки под его локти и прижалась к нему, глядя в его худое смуглое лицо, освещенное красным светом костра. Ей хотелось нежно обнять его и поцеловать его израненные глаза.
— О чем ты думаешь, Том?
— Я думал о Вильяме и Роджере, — сказал он, — и обо всех ребятах, которых уже нет.
— Не грусти, Том. Не смотри так. Им бы не хотелось, чтобы ты горевал о них, тем более в такую ночь, как эта.
— Я просто задумался, вот и все. — И он обернулся посмотреть на нее. — Ты уверена, что не хочешь пойти потанцевать?
На Тилли была красная вязаная шапочка с помпоном и длинный шарф того же цвета, с такими же помпонами на концах. В длинном зимнем пальто и ботинках с пуговичками она выглядела совсем маленькой, как ребенок, собравшийся покататься на коньках по замерзшему пруду.