Горький вкус времени

Джоансен Айрис

– Вот это просто удивительно. Никак не могу уговорить этого маленького цыгана позировать мне больше пяти минут подряд. – Жюльетта вскинула голову. – Это одна из лучших вещей, какие я когда-либо писала. Она достойна того, чтобы выставить ее в галерее. – Ее губы скривились. – Впрочем, этой радости я никогда не узнаю.

– Почему?

– Даже в этой прекрасной новой республике усилия женщин-художниц не считаются достойными того, чтобы их демонстрировать публике.

Катрин покачала головой:

– Но портрет великолепен.

– Это не

имеет значения. Я могла бы обладать талантом Фрагонара или Жака Луи Давида, и все же мне не позволили бы повесить свои картины даже рядом с самой любительской мужской мазней. Это несправедливо, но такова жизнь. – Жюльетта пожала плечами. – Ну и ладно, я-то знаю, что портрет хорош.

– Ты уже почти закончила?

– Еще несколько мазков и подпись. – Жюльетта вытерла пот со лба рукавом. – Я заметила, что Мишель много времени проводит с Филиппом.

Катрин кивнула, сорвала травинку и стала жевать ее.

– С тех пор как Филипп вернулся из Парижа, он очень старается подружиться с Мишелем.

– Ты его простила?

– За то, что он Филипп? – Катрин пожала плечами. – Это не я должна его прощать, а Мишель. А Мишель не видит его вины.

– Но ты же не думаешь о нем, как прежде?

– Нет, но мы оба любим Вазаро.

– Мне это не нравится, – отрезала Жюльетта. – Если будешь продолжать в том же духе, ты кончишь тем, что выскочишь замуж за этого павлина.

Катрин смотрела в землю.

– Это… возможно. – И прибавила:

– Не скоро. Но когда-нибудь мне понадобится иметь дочь для Вазаро.

Жюльетта покачала головой:

– Ты заслуживаешь большего.

– Филипп – жизнерадостный спутник, он много работает…

– И к тому же уж точно доказал, что способен произвести на свет большое потомство. Катрин подавила улыбку.

– Только ты можешь говорить такие ужасные вещи. – Ее улыбка исчезла. – Мне нужен кто-то еще, помимо Мишеля. Мне… одиноко, Жюльетта.

Жюльетта с минуту молчала, потом бросила взгляд поверх мольберта на Катрин.

– Тогда пошли за Франсуа. Катрин застыла.

– Франсуа. Почему ты не хочешь поговорить о Франсуа, Катрин? Я же объяснила тебе, что вынудило его принять решение тогда в аббатстве, и, по-моему, ты поняла.

– Я не хочу говорить о Франсуа. Я знаю, что ты им очень восхищаешься, но…

– Ты отказываешься простить его, хотя, по-видимому, простила Филиппа. Даже после того, как я рассказала тебе, почему он не мог помочь тебе в аббатстве, ты все равно не хочешь о нем говорить. – Жюльетта посмотрела на картину. – Я думала об этом и, по-моему, знаю, почему ты так нетерпима к нему.

– Жюльетта, я не хочу…

– Потому что ты любишь его. Ты не любишь Филиппа, поэтому легко прощаешь его недостатки. – Она покачала головой. – Матерь Божия, в аббатстве Франсуа тебя даже не знал! Как он мог предать?

Катрин встала и судорожно стряхнула с платья траву.

– Ты ведь ничего не знаешь о том, что я чувствую.

– Кому же еще знать тебя, как не мне? Я не понимаю, почему… – Жюльетта нахмурилась,

задумчиво глядя на подругу. – Или, может быть, дело здесь вовсе не в прощении? Он что, отказался остаться с тобой здесь, в Вазаро? Ты не смогла удержать его в своем райском саду?

– Он хотел остаться! Он сам так сказал. Я… – Катрин оборвала себя и с вызовом посмотрела на Жюльетту. – И он сказал, что в моем желании остаться в Вазаро нет ничего плохого.

– Но ты же знала, что не права, верно? – Жюльетта положила кисть. – Боже милостивый, мы все так радовались, что ты нашла покой и умиротворение здесь, в Вазаро, что боялись копнуть поглубже.

– Я люблю Вазаро.

– А кто его не полюбит? Но Франсуа все-таки уехал, правда? И ты знаешь, что и сейчас он тоже оставил бы тебя.

– Да! – взорвалась выведенная из себя Катрин. – Он здесь не останется. Он снова уедет в это жуткое место, а мне придется… – Ее глаза широко раскрылись: Катрин сообразила, какие слова только что произнесла. – Матерь Божья…

– И ты знаешь, что признаться в любви к Франсуа – значит, заставить себя уехать из Вазаро. Скажи мне, ты что-нибудь писала в дневнике, который я тебе дала?

– Я заполняю его каждый день.

– Но первая страница так и осталась пустой.

Катрин смотрела на Жюльетту блестящими от слез глазами.

– Господи, какая же ты жестокая! Зачем ты это делаешь?

– Затем, что люблю тебя, – устало произнесла Жюльетта. – И Франсуа любит тебя. Он как-то не выдержал и признался мне в Париже. Ты хоть знаешь, какая ты счастливица? Я могу прожить всю свою жизнь без любви, а у тебя она есть, но ты не хочешь протянуть руку и взять ее.

Катрин с минуту молчала.

– Жан-Марк?

– Конечно, Жан-Марк. Что тебя так удивляет? И всегда был Жан-Марк. – Жюльетта встала. – Катрин, признайся самой себе. Ты не едешь к Франсуа, потому что это означало бы покинуть твой сад. Здесь ты научилась жить без страха, но ты боишься того мира, в котором живет он. – Жюльетта схватила Катрин за плечи. – И клянусь всеми святыми, тебе есть чего опасаться! Франсуа постоянно грозит опасность в Тампле. Если он как-нибудь сам не выдаст себя, так Дантон может в любой момент решить передать его Комитету общественной безопасности. Франсуа говорит, что шпионы есть даже в нашей собственной группе. Куда бы он ни повернулся, всюду маячит гильотина.

– Нет! – По щекам Катрин катились слезы. – Почему вы позволяете ему делать это?

– Потому что мы, все остальные, не живем в уединенном саду. Мы все вынуждены постоянно рисковать.

Катрин вырвалась из рук Жюльетты и молча смотрела на подругу. Ее губы пытались что-то выговорить, но слова отказывались срываться с уст. Затем она повернулась и побежала к усадьбе.

«Пресвятая Дева, неужели это правда? – спрашивала себя Катрин. – Неужели я боюсь оставить безопасное существование в Вазаро даже ради Франсуа? Я-то думала, что стала сильной и независимой. Как же я ошибалась, как обманывалась в себе!»