Горький
Шрифт:
Написал он также пьесу «Враги» и серию сатирических памфлетов «Мои интервью».
В одном из этих памфлетов, возвращаясь к Америке, он ведет «интервью» с миллионером. В образе миллионера («Один из королей республики») Горький последовательно, с глубоким презрением раскрывает идеологию американских магнатов капитала.
Мы видим «короля республики» и слышим его откровенные речи о науке, философии, религии, искусстве.
Указывая на превосходство Америки, как страны доллара, миллионер говорит: «Американцы — лучшие люди земли. У них больше всего денег. Никто
От доллара к мировой гегемонии — на этот бредовый путь американских капиталистов указывал еще Горький.
О социалистах миллионер говорит не менее развязно:
«У хорошего правительства не должно быть социалистов. В Америке они родятся. Значит люди из Вашингтона не вполне ясно понимают свои задачи. Они должны лишить социалистов гражданских прав».
Теперь американские капиталисты, преследующие Компартию США, стремятся всерьез лишить коммунистов гражданских прав.
О неграх миллионер говорит так же развязно: «Мы линчуем негра, лишь только узнаем, что он жил с белой, как с женой. Сейчас его за шею веревкой и на дерево… без проволочек! Мы очень строги, если дело касается морали…»
Такой беспощадной сатирой клеймил Горький американских капиталистов.
Буржуазная пресса, не добившись высылки Горького, бесчинствовала.
«Теперь они снова начали ругать меня в газетах, — писал Горький в одном из писем, — я напечатал в одном здешнем журнале статью о Нью-Йорке, озаглавив ее «Город Желтого Дьявола». Не понравилось… Желтая пресса неистовствует. На ворота дома, где я живу, наклеивают наиболее резкие выходки против меня» (28, 433–435).
В мае 1906 года пришло сообщение о том, что царское правительство добилось, наконец, согласия на заем во Франции. Ленин писал об этом:
«…Кадеты помоглиправительству в 1906 г. весной занять два миллиарда франков на расстрелы, военно-полевые суды и карательные экспедиции» [39] .
Горький ответил памфлетом, в котором сопоставлял традиционное представление русской интеллигенции о Франции, как носительнице свободы и культуры, с представлением о ней — пособнице душителей русской революции.
39
В. И. Ленин,Соч., т. 12, стр. 275.
«Франция! Это милое слово звучало для всех, кто честен и смел, как родное имя страстно любимой невесты. Сколько великих людей в прошлом твоем! Твои битвы — лучшие праздники народов, и страдания твои — великие укоры для них.
Сколько красоты и силы было в твоих поисках справедливости, сколько честной крови пролито тобой в битвах ради торжества свободы!..
Жадность к золоту опозорила тебя, связь с банкирами развратила честную душу твою, залила грязью и пошлостью огонь ее…
Великая Франция, когда-то бывшая культурным вождем мира, понимаешь ли ты всю гнусность
Твоя продажная рука на время закрыла путь к свободе и культуре целой страны… Твоим золотом прольется снова кровь русского народа.
Пусть эта кровь окрасит в красный цвет вечного стыда истасканные щеки твоего лживого лица!..
Прими и мой плевок крови и желчи в глаза твои!»
Памфлет Горького вызвал целую бурю протестов во французских буржуазных газетах. Профессора, журналисты, государственные деятели наперерыв спешили выразить негодование и возмущение революционером, столь непочтительно отозвавшимся об их стране.
Ведь французы, писали они, восхищались сочинениями Горького, хлопотали о нем, чтобы освободили его из тюрьмы, любили его, а он, Горький, ответил такой неблагодарностью! Один журналист даже утверждал, что он уплатил пятьдесят франков за кресло, чтобы посмотреть пьесу «На дне».
На все эти жалобы Горький ответил статьей «Открытое письмо господам Ж. Ришару, Жюлю Кларети, Рене Вивиани и другим журналистам Франции».
«Я познакомился с гейзерами красноречия, которые вызвала из ваших чернильниц моя статья о займе, данном правительством и финансистами Франции Николаю Романову на устройство в России кровавых экзекуций, военно-полевых судов и всевозможных зверств, я познакомился с вашими возражениями мне и — не поздравляю вас!..
Вы говорите: «Мы встали на защиту Горького, когда он сидел в тюрьме, а он…»
«Я был добр к тебе — ты должен за это заплатить мне благодарностью!» — вот что звучит в ваших словах. Но я не чувствую благодарности и доброту вашу считаю недоразумением…
Ибо мы — враги, и — непримиримые, я уверен…
Надеюсь, что эти строки вполне точно и навсегда определят наши отношения» (23, 408–409).
А в другом «письме»-ответе французскому историку Олару Горький объясняет:
«Вы ошибаетесь, видимо, полагая, что я бросил мой упрек в лицо всей Франции. Зачем считать меня наивным. Я знаю, что народ никогда не ответственен за политику командующих классов и правительства, послушного лакея их…
Я говорил в лицо Франции банков и финансистов, Франции полицейского участка и министерств, я плюнул в лицо той Франции, которая плевала на Э. Золя, той, которая утопила в страхе перед королем Пруссии и жрецом всяческой глупости все свои рыцарские чувства и ныне живет только трепетом за свой покой и целость франков…
Русская революция будет развиваться медленно и долго, но она кончится победой народа…
Я уверен, что русский народ не возвратит банкирам Франции займов, уже оплаченных им своей кровью.
Не возвратит» (23, 407).
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
После таких выступлений, после того, как Горький неоднократно демонстрировал свою принадлежность к партии социал-демократов большевиков, обратный путь в Россию был для него, конечно, закрыт. Он едет в Италию.